— Нет, почему. Я хочу… Ну… Нескончаемый запас марихуаны. И… И еще было бы неплохо уметь играть на пианино.
— Господи, — вздохнул Мартин. — Это твоя главная проблема? Ты просто не умеешь играть на пианино?
— Не запутайся я так сильно, у меня было бы время играть на пианино.
На этом мы решили остановиться.
— А ты, Морин?
— Я уже говорила тебе. Ты тогда ответил, что Космический Тони может только складывать обстоятельства определенным образом.
— Скажи всем остальным.
— Я бы хотела, чтобы нашелся способ помочь Мэтти стать нормальным.
— Ты ведь можешь кое-что получше придумать, тебе не кажется? — спросила Джесс.
Мы напряглись.
— Что?
— Понимаешь, я просто думала, что ты скажешь. Ведь ты могла пожелать, чтобы он родился нормальным. И тебе не пришлось все эти годы подтирать ему задницу.
Морин задумалась.
— А кем бы я тогда была?
— Чего?
— Я не знаю, кем бы я тогда была.
— Ты все равно была бы Морин, тупая старая калоша.
— Она не об этом, — оборвал ее я. — Она совсем о другом. Мы — это все, что с нами произошло. И если отнять все, что с нами произошло, то… сама понимаешь.
— Нет. Ни хрена не понимаю, — ответила Джесс.
— Если бы не произошла история с Джен и… и все остальное.
— Типа как с Чезом?
— Именно. События подобной величины. Какой бы ты тогда была?
— Какой-то другой.
— Именно.
— Это было бы охрененно.
На этом мы закончили играть в желания.
Мартин
Предполагалось, что это будет красивый жест. Такая попытка привести все к логическому завершению, словно какое-то логическое завершение вообще возможно. Но такова молодежь сегодня, разве нет? Они смотрят слишком много фильмов со счастливым концом. Все должно иметь завершение, и в финале только улыбка, слеза и взмах руки. Все всё поняли, нашли свою любовь, осознали свои ошибки, познали радости единобрачия, или отцовства, или заботы о родителях, или жизни как таковой. В мое время в конце фильма герои получали пулю в лоб, успев лишь узнать, что жизнь пуста, скучна, жестока и коротка.
Со времени того разговора в «Старбакс» прошло две-три недели. Каким-то образом Джесс удалось удержать нас — впечатляющее достижение для человека, чья манера общаться схожа с манерой спортивных комментаторов на радио: описывать все в малейших деталях, используя при этом максимум слов.
Примерно неделю спустя она вдруг начала проявлять интерес к Лиззи, бывшей девушке Джей- Джея.
— А где живет Лиззи? — спросила она у Джей-Джея.
— Около вокзала Кингз-Кросс. И заранее отвечу на твой вопрос: нет, она не шлюха.
— Она что, шлюха? Ладно, шучу.
— Понятно. Совершенно замечательная шутка.
— А где там можно жить, если ты не вокзальная проститутка?
Джей-Джей закатил глаза:
— Да не скажу я тебе, где она живет. Я что, идиот, по-твоему?
— Не собираюсь я говорить с ней. Делать мне больше нечего, кроме как болтать со всякими потаскухами.
— А с чего ты взяла, что она потаскуха? — спросил я ее. — Мы ведь все пребываем в святой уверенности, что она спала только с одним мужчиной.
— Как это называется? Ну, про хрен моржовый. Прости, Морин.
— Метафорически, — подсказал я.
Когда кто-то говорит «про хрен моржовый», а ты тут же понимаешь, что имеется в виду слово «метафорически», начинаешь задумываться, а не слишком ли хорошо ты знаешь собеседника.
— Точно. Она метафорическая потаскуха. Она бросила Джей-Джея и, возможно, нашла себе другого мужчину.
— Ну, не знаю, — сказал Джей-Джей. — Сомневаюсь, что бросившим меня женщинам необходимо принимать обет вечного безбрачия.
Потом разговор зашел о достойных карах для наших бывших — не будет ли смерть слишком легким для них наказанием, — и о Лиззи все позабыли, как забывали обо многих других разговорах, затеянных Джесс. Но если бы мы только решили порыться в захламленном черт знает чем сознании Джесс, то нашли бы все эти темы — оттуда они никуда не делись.
В тот великий день я обедал с Тео, хотя тогда понятия не имел, что этот день станет великим. Обед с Тео сам по себе был знаменательным событием. Я не говорил с ним с тех пор, как вышел из тюрьмы.
Он захотел встретиться со мной, поскольку получил, как он выразился, «серьезное предложение» от одного крупного издательства. Речь шла об автобиографии.
— Сколько?
— О деньгах речи пока нет.
— Позволь спросить, а в каком тогда смысле оно является серьезным?
— Ну, это значит, все всерьез.
— В смысле?
— Предложение не шуточное, а серьезное.
— Так что значит «серьезное», если говорить всерьез. Нет, ну серьезно.
— С тобой становится очень сложно общаться, Мартин. Надеюсь, ты не против, что я так говорю. Ты не самый легкий мой клиент, который переживает не лучшие времена. И я очень много работал над этим проектом.
Я на мгновение отвлекся, увидев у себя под ногами соломинку. Мы сидели в ресторане «Ферма», и вся еда там была с фермы. Прекрасно, не правда ли? Мясо! Картошка! Зеленый салат! Концептуально! На мой взгляд, им была необходима соломинка, поскольку без нее вся задумка выглядела бы немного блекло, словно от недостатка фантазии. Я бы с радостью описал официанток как добродушных розовощеких пампушек в фартуках, но они, конечно же, были угрюмые, бледные, худые и одеты в черное.
— А что тебе пришлось для этого сделать, Тео? Особенно если кто-то и вправду позвонил тебе с предложением, чтобы я написал автобиографию, причем предложил это удивительно серьезным образом.
— Ну, это я им позвонил и предложил такой вариант.
— Понятно. И они заинтересовались?
— Они перезвонили.
— И сказали, что у них есть серьезное предложение.
