Из всех тех ограблений, в которых мы с Раффлсом оба принимали участие, лишь очень немногие, как стало ясно впоследствии, могут послужить основой для сколь-либо пространных рассказов. И дело тут вовсе не в том, что прочие содержали такие подробности, о которых даже я не осмелился бы упомянуть, а, пожалуй, в том, что они были совершенно лишены хоть чего-либо непредвиденного. Фактически наши планы разрабатывались (Раффлсом) столь искусно, что вероятность заминки, а тем более прокола была сведена к минимуму еще до того, как мы приступали к их реализации. Нас могла разочаровать рыночная стоимость доставшихся нам трофеев, но столкновение с какими-либо непредвиденными препятствиями или же с истинно драматическим стечением обстоятельств было бы для нас событием исключительным. Скорей уж, наши трофеи отличались определенной степенью однообразия, так как, конечно же, лишь самые драгоценные камни стоили тех хлопот и того риска, на которые мы шли. Короче говоря, самые успешные наши вылазки в пересказе представляли бы собой наискучнейшие и сверхпрозаичные произведения «малой формы». И одним из самых неинтересных стал бы рассказ об ардагских изумрудах, которые мы сумели взять через восемь или девять недель после окончания крикетных матчей в Манчестере. Дело с изумрудами, однако, имело последствия, доставившие нам неизмеримо больше неприятностей, чем все остальные наши грабежи, взятые вместе.
Вечером на следующий день после нашего возвращения из Ирландии я сидел у себя дома в ожидании Раффлса, который, как обычно, ушел сдавать добычу. Раффлс предпочитал свой собственный метод проведения этой очень важной для всего нашего дела операции, и тут я с превеликим удовольствием доверялся ему целиком и полностью. Я почти убежден, что он проворачивал подобные сделки в особом костюме — сильно поношенном, но свидетельствовавшем о былом великолепии наряде — и всегда на жаргоне кокни, которым он владел в совершенстве. Кроме того, Раффлс неизменно обращался к одному и тому же скупщику, который, для прикрытия, ссужал под проценты небольшие суммы и потому пользовался дурной славой. В действительности же он был незаурядным, отъявленным, чрезвычайно ловким, как и достославный А. Дж. Раффлс, плутом. Не так давно я и сам заходил к нему, представившись под своим собственным именем. Для приобретения упомянутых уже изумрудов нам нужен был первоначальный капитал, и я взял у скупщика в долг сотню фунтов. Причем условия займа оказались самыми что ни на есть грабительскими. Ожидать такого коварства от этого седобородого старца с вкрадчивым голосом, заискивающей улыбкой, с постоянной готовностью склоняться перед вами в поклоне и с поразительно подвижными глазами, которые, ни на миг не останавливаясь, беспрестанно бегали за стеклами его очков, не всякий был готов. Однако нас с Раффлсом вполне устраивало, что стартовые финансовые ресурсы, необходимые нам для проведения наших тайных боевых действий, и то вознаграждение, которое мы получали за приобретенные в этой войне трофеи, в данном случае имели один и тот же источник.
В тот вечер мне еще только предстояло получить деньги за добытые трофеи, и поэтому я ждал их, ждал со все более возраставшим нетерпением по мере того, как надвигались сумерки. Подобно сестрице Аленушке, я сидел в ожидании — правда, у открытого оконца — до тех пор, пока лица людей, проходивших внизу по улице, перестали быть различимыми. С этого момента я оказался во власти ужасных, мучительных догадок и предположений, которые все более и более полно овладевали мною, пока наконец в коридоре с грохотом не распахнулся лифт и не послышался столь хорошо знакомый мне стук в дверь.
— Сидишь в темноте? — спросил Раффлс, в то время как я радостно затаскивал его к себе. — Почему, Кролик, что стряслось?
— Ничего, — ответил я, захлопывая за ним дверь с чувством тревоги и облегчения, — ничего не стряслось, раз ты пришел. Ну? Ну же? На сколько они потянули?
— На пять сотен.
— На руки?
— Деньги у меня в кармане.
— Ничего себе! — воскликнул я. — Ты и представить себе не можешь, как я переволновался. Сейчас же включу свет. Последний час я только о тебе и думал. Мне сдуру стало мниться, что что-то случилось!
Пока белесый свет обволакивал комнату, я увидел: Раффлс улыбается, но в первый момент до меня как-то не дошло, что улыбка эта была не совсем обычной. Я, по-дурацки увлекшись своими собственными недавними переживаниями и наступившим вдруг чувством облегчения, подчинился самому первому, самому идиотскому побуждению и плеснул себе в стакан немного виски с целью отметить благополучное окончание дела. Но поскольку я все еще не вполне успокоился, то, наливая содовую, сделал слишком сильную струю и повсюду набрызгал воду.
— Итак, ты решил, что что-то случилось? — произнес Раффлс с весьма довольным видом, откидываясь на спинку кресла и прикуривая сигарету. — А что бы ты сказал, если б со мной действительно что-либо стряслось? Сиди спокойно, дорогой мой Кролик. Ничего серьезного не случилось, да и теперь все уже позади. Это была настоящая и довольно долгая погоня, Кролик, но я думаю, что на сей раз мне удалось-таки ускользнуть.
Только тут я заметил, что воротничок у Раффлса сбился набок, волосы его взлохмачены, а ботинки — в пыли.
— Полиция? — спросил я, едва не задохнувшись от ужаса.
— О нет, дорогой, всего-навсего старый Бэерд.
— Бэерд? Но разве это не он приобрел изумруды?
— Да, он.
— Тогда с какой стати он пустился в погоню?
— Кролик, я все расскажу тебе, лишь только ты предоставишь мне эту возможность, и вообще не стоит по данному поводу волноваться. Старый Бэерд скумекал наконец, что я совсем не обычный взломщик, за которого всегда себя выдавал. Поэтому он, исходя слюной, пытался выследить меня вплоть до моей норы.
— А ты говоришь, ничего не случилось!
— Ну-у, это можно было бы принять всерьез, если бы Бэерд достиг своей цели. Но ему лишь предстоит выследить меня. Тем не менее признаю: сегодня он заставил меня весьма сильно напрячься. Так всегда бывает, когда работаешь слишком уж далеко от дома. Эта старая скотина, сидя там, у себя, обо всем прочитал из своей утренней газеты. Он решил, что это должно было быть делом рук каких-то ребят, способных сойти за джентльменов, и я видел, как сильно поползли вверх его брови, когда сообщил ему на таком густом, что хоть ложкой черпай, местном диалекте, что это сделал я. Я попытался предпринять все, чтобы хоть как-то нейтрализовать столь сильное впечатление. Стал уверять его, что у меня есть приятель — настоящий светский щеголь, но было уже вполне ясно, что выдал я себя с головой. Он перестал со мной торговаться и выложил названную мною сумму с таким видом, словно это доставило ему огромное удовольствие. Но когда я отправился в обратный путь, то вскоре почувствовал, что эта старая калоша шлепает за мной, хотя, разумеется, я ни разу не оглянулся.
— Почему же нет?
— Кролик, дорогой, это было бы хуже всего. До тех пор пока ты делаешь вид, что ничего не подозреваешь, преследователи будут держать хоть какую-то дистанцию. А раз они это делают, то у тебя сохраняется хоть какой-то шанс. Но как только ты даешь понять, что почувствовал за собой хвост, то остается либо бежать сломя голову, либо вступать в драку и размахивать кулаками до первой крови. Я ни разу не оглянулся — и предостерегаю тебя от подобного промаха в случае, если окажешься в таком же положении. Я просто быстрым шагом дошел до станции Блэкфрайерс и громким голосом попросил себе билет до Хай-стрит в Кенсингтоне, а когда поезд начал уже трогаться со станции Слоун-сквер, я выскочил из него и полез вверх по всем этим лестницам, как фонарщик по столбам, и, петляя кругами по задним улочкам, добрался до своей мастерской. Чтоб лишний раз подстраховаться, я залег там на весь вечер, внимательно ко всему прислушиваясь, однако ничего сколь-либо подозрительного так и не услышал. Мне страстно захотелось, чтобы в мастерской вместо этой мерзкой стеклянной крыши было хотя бы одно маленькое окно, через которое я мог бы получить интересующую меня информацию. А так как горизонт представлялся мне вполне чистым, мысль о том, что Бэерд может торчать где-либо неподалеку, оставалась лишь моей совершенно ничем не подтвержденной догадкой. Повременив еще немного, я переоделся в свой обычный костюм и вышел из мастерской — и чуть было не попал в объятия старого Бэерда!
