Слово «делами» он произнес с убийственной язвительностью. Лейла поняла, что он имеет в виду. Мать, словно предчувствуя, утром поинтересовалась у Лейлы, когда она собирается рассказать Данте об Энтони.
— Как только приземлится самолет, — беспечно бросила в ответ Лейла.
— Смотри, как бы кто другой не рассказал ему первым.
Сандра Коннорс-Ли как в воду глядела.
Данте вернулся неожиданно. Она просто не успела его предупредить. Наверняка нашлись доброжелатели и доложили боссу. Лейла даже знала, кто доложил. Но неужели ей не докричаться до любимого через бездну враждебности?
— Если тебя беспокоит Энтони Флетчер... — мягко начала она.
— Если? — отозвался эхом Данте. Его бровь презрительно приподнялась. — То есть у тебя кроме него еще кто-нибудь на крючке?
— Зачем ты так? — Ее голос дрожал, она не верила, что сарказм Данте имеет к ней какое-то отношение. — Разреши мне объяснить, зачем сразу осуждать?
— Что ты хочешь объяснить? Газеты уже объяснили что можно.
— Я думала, что успею опередить газеты, все тебе расскажу...
— Я ждал всю пятницу, но ты, видно, забыла, что тебе платят за полную рабочую неделю...
— Ты вернулся в пятницу? Почему же не позвонил мне?
— Да я трезвонил целый день, не переставая, но вы не отвечали.
— Не может быть. У меня и в мыслях не было, что ты вернешься так скоро.
— Конечно, ты была занята устройством безбедного будущего.
— Данте! Мама, Клео и я... — Лейла замолчала, не в силах признаться, что ходила к врачу. Ей подумалось, что сказать о беременности нужно не здесь и не сейчас. Данте смотрел на нее так, словно не было ласкового острова Пойнсиана, не было февраля любви в Ванкувере. В его глазах Лейла впервые увидела жестокость. — Мы уходили на ланч.
Она и сама прекрасно знала, что признание звучит неубедительно, но решила, что полуправда лучше молчания.
— Я хотела все объяснить тебе, успокоить...
— А кто успокоит мою мать, Лейла, после того, как она прочитала вашу убогую историю в газете? После того, как вся местная помойка опрокинулась ей на голову!
Испарина выступила у Лейлы на лбу. Она представила со всей очевидностью, что пережила семья Данте в последние три дня. Как она могла не переговорить с ними! Лейла проклинала себя за такую оплошность.
— Данте! — сказала она. — Я так виновата! Я не думала...
— Нет, ты все замечательно обдумала, — он перебил ее, задыхаясь от гнева. — Вот что такое твоя знаменитая скромность! «Давай, Данте, подержим все в секрете, давай пока никому ничего не скажем!» Так кем я был для тебя, Лейла? Забавой? Игрушкой? Как гадко это, должно быть, выглядит!
— Замолчи! — закричала она. — Ты же понимаешь, что говоришь глупости!
— Нет, — горько усмехнулся он. — Ты поиграла мной, Лейла. Да, над Данте Росси посмеялась женщина. Слава Богу, твоя подлость открылась довольно скоро.
Данте бросал ей в лицо упрек за упреком, надвигаясь на Лейлу до тех пор, пока не прижал ее к противоположной стене. Лейла чувствовала себя так, словно бежала в гору от преследовавшего ее дикого зверя. Опять накатила дурнота, с которой Лейла едва смогла справиться.
— Пойми, Данте! Попробуй же услышать меня! Мы с Энтони расстались еще до моей поездки на Карибы. Ни одна газета об этом не писала. Ты — единственный мужчина, которому я доверилась, которого полюбила. А Энтони... Ему так больно, ты не знаешь, Данте, как ему больно сейчас...
Она попыталась еще что-то сказать, но комната поплыла у нее перед глазами, а пол предательски покачнулся. Она еще услышала, как Данте ей что-то ответил, но разобрать, что именно, уже не могла. Последнее, что увидела Лейла, были аквамариновые глаза, полные удивления, недоверия и тревоги, а потом она полетела в блаженный провал.
Сознание вернулось к ней вместе с голосом Данте.
— Что с тобой? — услышала она, но не ответила, почувствовав, что вновь соскальзывает в обморок. Сознание опять стало гаснуть. Сейчас она исчезнет в его объятиях.
Но Данте не позволил ей забыться, резким движением переложил Лейлу на банкетку и позвал секретаршу:
— Мэг! Подойди сюда!
Лейла услышала чьи-то шаги. Затем холодная рука дотронулась до пульсирующей жилки на шее, прижалась ко лбу.
— Ты что, позабыла позавтракать? — Холодные пальцы сжали запястье: Мэг считала пульс. — Мистер Росси, не стойте же вы истуканом, ради всего святого! Принесите стакан воды! Вздохни глубоко, Лейла. Хочешь пить?
— Нет, — пролепетала Лейла. — Мне ничего не надо.
Она покривила душой. Почему же ничего? Ей нужен Данте. Больше всего на свете он ей нужен. Но только не такой, как сейчас. Без этой недоверчивой ухмылки, без подозрительности и негодования в каждой черточке лица и линии тела.
— Лейла, ты что-нибудь ела сегодня? — до нее дошел наконец вопрос Мэг. И как это люди могут думать о еде? Лейла содрогнулась.
— Выпей воды! — прорычал Данте, сунув стакан под нос Лейле, так что вода веером выплеснулась на блузку.
— Данте, вы ведете себя с женщиной, как с противником по бизнесу, — пристыдила его Мэг. — И вообще, вы чертовски плохой доктор.
— Иди-ка ты, Мэг, к себе, — огрызнулся Данте. — Кризис, похоже, миновал.
— Слушаюсь, босс! Да, мистер босс! — Мэг дурашливо салютовала Данте и промаршировала к двери. — Лейла, милая, не позволяй ему себя одурачить! Он не так мрачен, как пытается изобразить, а как все большие боссы, просто растерялся от мысли, что его личная леди может болеть. Сильные, молчаливые типы совершенно бесполезны даже в небольших кризисных ситуациях. Он наверняка боится дантиста и сам хлопнется в обморок, если ты уколешь палец, — добавила Мэг уже серьезно, обращаясь к Лейле.
Данте не перебивал тирады Мэг, но смотреть да него было страшно. Едва за секретаршей захлопнулась дверь, он разъяренно подскочил к Лейле.
— Если ты устроила спектакль для меня, можешь давать занавес: я аплодирую.
Лейла пристально посмотрела на него. Она была совершенно разбита: и физически, и морально. Новой атаки ей не выдержать.
— Я не такая хорошая актриса, Данте, не обольщайся. Но даже если бы я была Сарой Бернар, и то не стала бы кривляться, чтоб оправдать себя. Жаль, что ты не хочешь меня слушать, а уже осудил и вынес приговор. Очень жаль, Данте.
Последние слова она произнесла, ставя стакан на его стол. Благодаря присущей ей выдержке, во многом воспитанной буддизмом и отчасти привитой в детстве гувернанткой, Лейла прямо держала спину и гордо несла голову, когда выходила из офиса Данте и шла коридорами в свой кабинет. Никто бы не догадался, какие у нее ватные ноги, как тяжело им нести внезапно потяжелевшее, окаменевшее тело.
Время — относительная величина. Это она знала со времен университета. Но еще раньше, с детства, она знала, что идти вспять оно может только теоретически. Почему она не в силах все повернуть назад, переиграть, переиначить?!
Закрыв лицо руками, Лейла раскачивалась в кресле, дав наконец волю столь долго сдерживаемым слезам литься свободно, а рыданиям — прорваться наружу. И раньше в ее жизни доставало обид: самоубийство отца, бедность, одинокая докучливая старость матери, даже ранение Энтони, — все это, перенесенное, казалось, достаточно стойко, в одну минуту с новой силой навалилось на нее, усугубив новое горе.
Наплакавшись вволю, Лейла увидела на столе чашку чаю, заботливо приготовленного Гейл. Что ж, говорят, работа поможет пережить что угодно, хоть собственную смерть! За работу! Тем более что
