рядом со смеющейся женщиной и Стефани в возрасте трех-четырех лет.
Лилиан поспешно отвела взгляд, почувствовав внезапный укол зависти. Ей было незнакомо чувство семьи, которым явно наслаждались эти трое на фотографии. В ее детстве не было ни одного мгновения, которое она хотела бы сохранить на память.
Вернувшись к настоящему, она устроилась на диване и приглашающим жестом похлопала рядом с собой.
— Твой отец дал мне всего пять минут, Стефани, поэтому не будем зря терять время.
Настороженная девочка присоединилась к ней.
— Вы не обязаны ничего объяснять. Я достаточно смотрела телевизор, чтобы понять, зачем дядя Виктор хотел остаться с вами наедине.
— Дело не в том, чего хотел или не хотел твой дядя, — сказала Лилиан, слегка смущенная этим откровением. — Просто иногда люди на вечеринке становятся немного… невосприимчивыми к чувствам окружающих, и, боюсь, именно это случилось с ним сегодня.
— О, вы хотите сказать, что он снова напился? Обычно он поет, когда перебирает, и пала стучит в стену и просит его убавить громкость.
Еще больше растерявшись, Лилиан сказала:
— Единственное, в чем я уверена, так это в том, что если кто-то и был сегодня помехой, то только твой дядя, а не ты. Ты веришь мне?
— Наверное. — Стефани пожала плечами. — Конечно, если вы так говорите.
— Но в голосе твоем уверенности нет, поэтому позволь мне кое-что добавить. Хотя мы не так давно знакомы, но успели стать друзьями. верно? А друзья не лгут друг другу и не нарушают данного слова. Я всегда буду честна с тобой и постараюсь выполнять свои свидания.
— Но вы пробудете здесь еще только неделю, а все обещания в мире ничего не стоят, если рядом нет того, кто будет их выполнять, — с недетской мудростью заметила Стефани.
Справедливо, мысленно согласилась с ней Лилиан и решила сделать все возможное и невозможное, лишь бы не причинять больше боли ребенку, который и так перенес ужасную потерю.
— Я задержусь на некоторое время в Анкоридже, и потом, видимо, придется наведываться туда не раз, так что мы еще встретимся. Даже если меня не будет рядом, всегда есть телефон. Поверь мне, Стефани, я слишком дорожу нашей дружбой, чтобы позволить ей закончиться вместе с праздниками.
— У-у-у, Лилиан… — Большие синие глаза наполнились слезами. — Никто никогда не говорил мне такого раньше.
— Эй-эй! — воскликнула Лилиан, едва не плача сама. — Если твой отец увидит нас такими, он вышвырнет меня отсюда, как и обещал, так что улыбнись-ка мне!
Стефани вытерла лицо мокрым платком.
— Все в порядке, я вообще-то не нытик.
— Но ты измучена, как и я, а женщины в таком состоянии делаются излишне чувствительными. Сегодня был длинный день, и нам с тобой нужен хорошенький сон.
Слезы высохли так же мгновенно, как и появились, и Стефани хихикнула.
— Вы хотели сказать «хорошенько выспаться»!
— Неважно. Самое главное, мы с тобой понимаем друг друга, как и полагается друзьям. — Лилиан расцеловала ее в обе щеки и собралась уходить. — Поэтому давай поспим, дорогая, а утром встретимся.
— А вы не… Я хочу сказать, вы не будете возражать, если…
Лилиан обернулась и обнаружила, что девочка балансирует на одной ноге, потирая ее ступней другой.
— Да? Что ты хотела сказать?
Стефани смущенно пожала плечами.
— Я просто хотела спросить, не подоткнете ли вы мне одеяло, прежде чем уйдете.
— Подоткнуть одеяло? — Лилиан нахмурилась. — А что это означает?
— Ну… — словно прося о какой-то немыслимой услуге, Стефани уткнулась взглядом в пол, — это что- то вроде пожелания спокойной ночи, когда я уже в постели… но ничего, если вы не хотите. Все равно я уже слишком взрослая для этого.
Не хотите? О Боже, полжизни она скрывала боль, причиненную ей в детстве отсутствием подобной родительской ласки! С трудом выговаривая слова из-за комка, застрявшего в горле, она пробормотала:
— О, детка, человек не может быть слишком взрослым для этого! Это врожденное право каждого ребенка — чувствовать себя любимым и единственным.
Тим уже поджидал ее, когда Лилиан вышла из комнаты Стефани. Без галстука и с расстегнутыми верхними пуговицами рубашки, он стоял, прислонившись к стене. Одна рука была засунута в карман черных брюк, в другой он держал стакан. По выражению его лица можно было подумать, что он застукал Лилиан за кражей фамильного серебра.
— Прежде чем вы начнете снова обвинять меня, — начала она, — знайте, что это Стеф попросила…
Тим взболтал содержимое стакана.
— Знаю. Я слышал.
— Вы слышали наш разговор?
— Каждое слово, — без тени смущения заявил он.
— Как вам не стыдно!
Оторвавшись от стены, он наклонился к ней и зло прошептал:
— Ничуть! Стыдно должно быть вам за то, что вы нагромоздили гору лжи.
Оторопев, Лилиан уставилась на него.
— Какой лжи? Я говорила только правду. И почему вы шепчете?
Тим не спешил отвечать. Вместо этого, схватив Лилиан за руку, он потащил ее, чуть ли не упирающуюся, в гостиную. Только плотно закрыв дверь, сказал:
— Потому что не хочу, чтобы Стеф подслушала наш разговор.
— О чем нам говорить, Тимоти? Похоже, как бы я ни старалась, мне все равно не удастся ни сделать, ни сказать то, что удовлетворило бы вас.
— Тогда, может, вам оставить ваши старания? — сказал он. — Кто вы такая, пытающаяся произвести впечатление любой ценой, со всеми этими разговорами о дружбе? Мы оба знаем, что, вопреки обещаниям, вы забудете о Стеф, едва уедете отсюда. Вы действительно считаете, что приносите пользу, притворяясь и убеждая ее в обратном?
— Я не притворяюсь!
— Ах оставьте! Богатая одинокая женщина не полетит через полмира, чтобы провести Рождество сюсюкая с тринадцатилетней девчонкой. Подобные вам приезжают в поисках того, что может предложить мой брат.
— Возможно, это действительно справедливо в отношении тех женщин, которых вы знали, — парировала Лилиан, безмерно уставшая от его упорного нежелания взглянуть на мотивы ее поступков в каком-нибудь ином свете, кроме самого худшего. — Но не спешите распространять те же стандарты на меня. Если бы мужчина был единственным, чего я ищу, я могла бы, как вы нелюбезно дали мне понять, найти целую кучу в Санкт-Морице. Нет, я приехала сюда в поисках удовольствия иного рода, и я нашла его в Стефани.
— И очень плохо, — ровным тоном сказал он. — Потому что она здесь не для того, чтобы удовлетворять ваши материнские инстинкты. Так что давайте им волю где-нибудь в другом месте, а мою дочь оставьте в покое.
— Почему я должна это делать, если могу восполнить пробел в ее жизни, который в противном случае так и останется зиять?
Вопрос привел Тима в ярость. Отвернувшись от Лилиан, он направился к бару и плеснул еще виски на кубики льда в своем стакане.
— Потому что ей известно, что значит иметь мать, и она не ищет замены.
