Как ни печально, похоже, так оно и есть! Бессонная мучительная ночь, которую Лилиан едва пережила, не для него. Свежевыбритый и одетый в серые брюки, темно-синий свитер и белую рубашку, он прекрасно владел собой и выглядел возмутительно выспавшимся и красивым.
Не в силах выдавить ответ даже на столь пустое поздравление, Лилиан отвернулась. Если хотя бы еще на секунду она задержит взгляд на этом загорелом прекрасном лице, то разразится слезами.
Ну все, пора прекращать этот бред! Довольно плакать и томиться! Пора действовать, продолжать жить дальше. Пока окружающая ее толпа, обтекая Лилиан, двигалась в гостиную, она отправилась на поиски кого-нибудь, кто мог бы помочь ей заказать место в вертолете до Анкориджа.
К счастью, даже в этот праздничный день за конторкой кто-то находился. Потребовалось всего несколько минут, чтобы сделать заказ. Ранним утром двадцать седьмого она будет уже в пути. А еще через двое суток Тимоти Эванс и Пайн Лодж окажутся в прошлом.
В холле ее ждала Стефани.
— Это для Фила, — прошептала она, кивая на пакет, который держала в руках. — Книга об истории курорта. Как вы думаете, ему понравится?
— Он будет дорожить ею, я уверена. — Как и я буду дорожить воспоминаниями о тебе, мой ангел! — подумала Лилиан.
Ее внезапно охватила острая боль сожаления, и она снова почувствовала, что вот-вот расплачется.
— Я хотела показать вам ее сегодня утром, пока не упаковала, но папа сказал, чтобы я и не думала барабанить к вам в дверь, если только вы сами меня не пригласите.
— Я всегда рада тебя видеть, Стеф, ты же знаешь.
— А вчера вы, похоже, не очень обрадовались, когда я пришла к вам уложить волосы, — проницательно заметила девочка. — Мне показалось, что папа, возможно, прав и я слишком вам надоедаю.
— Вчера моя голова была занята совсем другими вещами, дорогая. Но если ты найдешь для старой подруги несколько минут, мы могли бы встретиться с тобой попозже. Мне нужно кое-что сказать тебе.
— Хорошо… если только вы не готовы подождать до темноты, потому что мы с Филом хотели покататься на коньках. — Стефани помолчала, а потом грустно добавила: — Вы ведь знаете, что завтра они уезжают? Мистер Мелвилл должен вернуться в Анкоридж не позднее двадцать седьмого.
Не желая портить праздничное настроение, Лилиан решила не говорить о перемене собственных планов до вечера, но сознание того, что она и Мелвиллы уезжают одновременно, наполнило ее сожалением.
О, ей придется за многое ответить — ей и Тимоти! Пускаться во все тяжкие, не подумав о том, как это отразится на невинных окружающих вроде Стефани, было непростительно.
— Тогда встретимся в половине пятого, — ласково сказала она. — Я приготовлю горячий мокко, и мы поговорим. И еще у меня есть один пустячок, который хотелось бы подарить тебе.
— Я тоже! Я хотела сказать, у меня тоже есть для вас подарок. Просто удивительно, как это мы подумали об одном и том же, правда? Словно знаем друг друга всю жизнь!
Радость Стефани и ее улыбка, так похожая на улыбку отца, окончательно расстроили Лилиан. Какое она имеет право разрушать ее наивную веру в то, что будущее сулит только хорошее? И в то же время разве можно смолчать и оставить этого милого ребенка наедине с открытием, что подруга, на которую, как она думала, можно положиться, внезапно уехала без всяких объяснений?
Чтобы на время отвлечься от стоящей перед ней трудной задачи, Лилиан отправилась на лыжах по знакомому маршруту, подсказанному Стефани, так как знала, что вряд ли встретит других людей и ей не придется изображать радость и веселье, которых она не испытывала.
К тому же это давало ей время разобраться в самой себе и подготовиться к прощанию. В тихом, уединенном месте, которое любила и Стефани, ей будет легче смириться с пустотой в сердце и начать привыкать к ней.
Прислонив лыжи к невысокой ограде рядом с хижиной, она села на ступеньки, освещаемые солнцем, и окинула взглядом открывающуюся картину. Цепи заснеженных горных вершин простояли под этим бескрайним синим небом тысячи лет, безучастные к человеческим трагедиям, и будут стоять еще целую вечность, после того как она умрет. Как и любовь, они непреходящи.
Эта мысль успокоила ее. Независимо от того, как сложится дальнейшая жизнь, уезжая отсюда, она заберет с собой частичку Стефани, и Тимоти тоже. Она будет безумно тосковать, но, когда желание быть рядом с ними станет нестерпимым, Лилиан всегда сможет достать из потаенного уголка сердца воспоминания об этих двоих. О Тимоти, который помог ей познать радость взаимной страсти, и о Стефани, благодаря которой Лилиан узнала, что значит любить как мать, забывая о себе, не ожидая взамен ничего, кроме сознания того, что делаешь ребенка счастливым.
Это было не так много, как хотела бы Лилиан, но это все, что могла она получить.
10
Лилиан только что закончила переодеваться к обеду, когда в ее дверь постучал Тимоти. Поначалу она испытывала большое искушение сделать вид что ее нет, но тот проревел:
— Я знаю, что вы там, и буду стоять здесь всю ночь, если понадобится, поэтому лучше впустите меня!
Лилиан, отлично знавшая, чем вызван этот взрыв, устало вздохнула.
Ее разговор со Стефани оказался не из легких. Известие о том, что Лилиан собирается уехать раньше, чем планировала, — и одновременно с Мелвиллами, — вызвало бурю переживаний, которую не мог успокоить даже подарок — очаровательная старинная брошка. Чтобы смягчить удар, Лилиан пригласила девочку прилететь в Анкоридж новогодним вечером и побыть у нее в отеле пару дней.
— Разумеется, это на усмотрение твоего отца, — предупредила она. — Но, возможно, он позволит, так как знает, что ты не останешься без присмотра.
— Не рассчитывайте на это, — проворчала Стефани. — Он следит за каждым моим шагом и не позволяет делать то, что мне хочется.
По-видимому, она была права. То, как Тимоти, напал на ее дверь, едва не трещавшую под мощными ударами, свидетельствовало о недовольстве жизнью.
— Я не глухая, как вам известно, — заявила Лилиан, распахивая дверь. — Ни к чему вести себя так, словно вы штурмуете Бастилию.
Он яростно процедил сквозь зубы:
— Если бы мне пришлось, я сначала удостоверился бы, что вы крепко заперты, так как, гуляя на свободе, вы представляете огромную угрозу!
Он еще не закончил одеваться к вечеру. Острые, словно нож, складки на брюках без единой морщинки сбегали к сверкающим носкам черных туфель, но, в пылу негодования не замечая холода, он не удосужился надеть пиджак. Три верхние пуговицы белоснежной рубашки были расстегнуты, манжеты свободно висели на запястьях, а волосы в беспорядке падали на брови. Тем не менее он был великолепен в своем гневе.
— Кажется, я опять в чем-то провинилась, — мягко сказала она, заметив лежавшую на его ладони коробочку для драгоценностей. — Вы не одобряете мой подарок вашей дочери?
— В том, что касается Стеф, я не одобряю ни одного вашего поступка, — выпалил он. — Ей еще рано носить дорогие побрякушки, и это ясно любому, имеющему хоть каплю здравого смысла.
— Она недорогая, — сказала Лилиан, сопротивляясь попытке сунуть ей в руку бархатную коробочку. — Камни ненастоящие, и я не возьму ее назад. Я подарила ее Стефани и хочу, чтобы брошка осталась у нее.
— А я хочу вернуть ее вам. — Дыхание с хрипом вырывалось из его груди, и это было предвестием грядущего взрыва. — И это еще не все. Вы уже вынесли вердикт и дали мне понять, что не намерены больше иметь со мной ничего общего, что никакие мои слова или поступки не изменят наших отношений, и
