Кто-то попытался войти в туалет. Картер резко обернулся, бросил через плечо короткую фразу, и их снова оставили в покое.
— Полковник! Никто не имеет высоких шансов выжить на Забвении! — Раскин уже взял себя в руки и попытался воззвать к здравому смыслу.
— Я говорю: «относительно высокие», — полковнику стало легче, он застегнул воротник, спрятав жабры. — Выше, чем у вас, — он снова перешел на «вы», — нет шансов ни у кого. Ни у одного десантника, ни у одного колонизатора.
— Что вы знаете о Забвении, полковник?
— Я знаю о нем достаточно. — Шнайдер снова раскрыл портсигар. — Я знаю, что это гиблое место… одна из самых страшных планет в Большом Космосе. Еще я знаю, что вы проходили на ней… полевые тесты.
Раскин вскинул подбородок.
— Я вижу, вы не поленились собрать обо мне все сведения.
— Я ведь вам говорил: информация о штурмовых колонизаторах не является самой секретной. Я также знаю, что вас оснастили форсированным метаболизмом специально, чтобы вы могли работать на Забвении. Но проект свернули, а вот отнять сверхнавык уже не смогли. Я знаю, что впоследствии он вас не раз выручал.
— Проект свернули, потому что только во время полевых тестов погибло две трети моей группы, — сказал Раскин. — Дайте мне сигаретку…
— Пожалуйста… — вновь щелкнула зажигалка. — Но вы смогли там продержаться какое-то время. Вполне вероятно, что у вас получится еще раз…
— Полковник, — Раскин закашлялся дымом, вытер с губ капельки слюны, — полковник, вы отдаете себе отчет, что посылаете меня на смерть?
Шнайдер вздохнул.
— Не ожидал, что услышу это от вас, Федор. Вам ли бояться смерти… или чего-либо еще?
— Полковник, я отказываюсь, — как можно весомее произнес Раскин; сорвал с груди бейдж, швырнул его под ноги. — Мне не нужно никакое вознаграждение, оставьте меня в покое! Я не стану сотрудничать с вами!
Конрад Шнайдер молча затянулся и выдохнул целую тучу сизого дыма. Картер бросал быстрые взгляды то на одного, то на второго и почесывал бесцветную бровь. Свой пост у дверей он не оставлял.
— Хорошо, Федор, — сказал наконец полковник. — Ладно. Я еще раз говорю, у нас гестаповщина не практикуется. Не хотите — как знаете. Возвращайтесь к остальным. На Забвение высадится Картер и его подразделение…
Картер деловито кивнул. В глазах — ни сомнения, ни страха. Мол, приказ есть приказ. Интересно, слышал ли он название этой планеты до сегодняшнего дня? Раскин поглядел в бесстрастное, обожженное чужим солнцем лицо десантника и рассвирепел еще больше. Сплюнул прямо на пол:
— Вы что, совсем рехнулись?! Какой у них коэффициент? — Раскин метнул взгляд в сторону Картера. — Два с половиной? Три? Минимум имплантатов и расширенные возможности нервной системы? Не вернутся они с Забвения, только зря людей погубите!
— Я знаю! — спокойно ответил Шнайдер. — Не выйдет у Картера — пойдет следующая группа. Затем следующая. И так далее. В конце концов, пойду я — людей у нас здесь не так уж и много. Да, Федор, пойду я. Много народа погибнет, но кому-то все-таки удастся выполнить задание. Просто, исходя из теории вероятности, один из ста человек выдержит…
— Идиотство! — прошипел Раскин.
— Идиотство — тратить время на пререкания в туалете, когда счет идет на секунды и корабль уже давно готов лететь к Забвению! — отрезал полковник. — Вы думаете, почему я веду с вами этот бесполезный разговор здесь, а не в своем кабинете? («А не в камере для допросов», — мелькнуло в голове у Раскина.) Отсюда до шлюзов — десять шагов…
— Удачи вам, полковник! — язвительно пожелал Раскин.
Конрад Шнайдер затушил сигарету под струей поды и уронил обугленный фильтр в раковину, рядом с покусанным «бычком» Раскина. Картер поспешно освободил дверной проем.
Они вышли в холл. Сквозь прозрачный свод все так же светила газовая планета — словно лампа через пыльный зеленый абажур; по-прежнему деловито суетились люди в штурмовых комбинезонах. Теперь для Раскина это броуновское движение приобрело смысл — бойцы Восьмой готовились к рейду. С корабля поспешно, через основные и вспомогательные шлюзы снимали «мирные» грузы и брали на борт оборудование, которое, по их мнению, поможет выжить на Забвении. Наивные… Ни один, даже самый сверхточный нейтринный детектор не предупредит их о беде. Будут отмалчиваться радары; датчики альфа-, бета- и гамма-излучения выдадут на дисплеи данные, обычные для открытого космоса. Не помогут ни напичканные компьютерной начинкой и оружием экзоскелеты, ни совершенные системы жизнеобеспечения. Потому что Забвение — это не просто место, куда путь человеку заказан, это — надругательство над мирозданием. Тогда, почти двадцать лет назад, Колониальное командование вовремя прервало программу исследований аномального объекта. Погибло не так уж и много людей. Да, не так уж и много — по сравнению с тем, сколько могло бы полечь в той чертовой дыре. Тогда они удирали, поджав хвосты, прочь от тусклого красного солнца и его единственной планеты, оставив тела погибших среди камней и песка в безжизненной пустыне без надежды на погребение.
Шнайдер, не говоря ни слова, растворился в толпе.
— Полковник! — окликнул его Раскин, но командира Восьмой станции уже и след простыл. Ушелец чертыхнулся и вклинился в человеческий поток. — Конрад! — вновь выкрикнул он в спину худощавой фигуре; на него глядели, удивленно поднимая брови, молодые мужчины и женщины. Это они станут штурмовать планету, с которой нет возврата, без сомнений, ведомые желанием добыть то, что даст человечеству надежду одолеть Треугольник. Это они усеют своими телами пыльные лощины и каменистые сопки.
— Федор!
Он почувствовал, что кто-то положил руку на плечо. Обернулся: рядом оказались Картер и Скарлетт. Они смотрели на ушельца, пытаясь угадать: решится он или нет? Он решился:
— Картер, передайте полковнику, — я отправлюсь с вами на Забвение! — на одном дыхании произнес он. И добавил: — Я уже не мальчик за кем-то гоняться…
Картер коротко кивнул и поспешил за командиром. Раскин поглядел на Скарлетт. Валькирия ответила на его взгляд мальчишеской улыбкой.
Взлетали жестко. Перегрузки достигли семи «же», но никто не пикнул. Они не были неженками. Вся гравитроника корабля работала на отрыв от планеты и выход на орбиту; обеспечивать экипаж и пассажиров комфортом — компенсировать перегрузки — возможности не представлялось. Лишь когда они пронзили небо буферной планеты и оставили самые высокие облака за кормовыми дюзами, включилась система поглощения дополнительного ускорения. Маневры перестали ощущаться. Лишь движение звезд за бронестеклом узких, похожих на бойницы иллюминаторов напоминало о том, что корабль перемещается в пространстве. Желающие смогли открепиться от кресел и заняться своими делами.
Раскин поспешил к иллюминатору. Серо-белый шар буферной планеты неспешно проворачивался, без стеснения выставляя напоказ свои полушария. Но смотреть особенно было не на что. Ни океанов, ни рек. Рельеф без гор и ущелий. Бесплодная поверхность, великая равнина, похороненная под километровым слоем водяного льда. Вдоль южного тропика протянулась черная полоса — то вырывались из-под ледникового панциря вулканические газы, обозначая стык тектонических плит. В северном полушарии сквозь накидку из перистых облаков просматривались редкие цирки метеоритных кратеров. Возле них лед был более светлым, чем на нетронутых равнинах. От некоторых кратеров в разные стороны по поверхности планеты расходились тусклые серебристые лучи — по-видимому, это были «дорожки», состоящие из мелкораздробленного вещества, когда-то выброшенного взрывом, теперь же — навсегда вмерзшего в ледник.
Десантный корабль покинул низкую орбиту. Раскин увидел, как в ископаемых льдах блеснули всполохи
