Соты сверху и снизу. Он — небывалый пчелиный король, заключенный внутрь ячеистого шара…
Инициация произошла. Заключенная внутри него Грибница опутала мозг гифами, захватила измененную нервную систему и нащупала контакт с миллиардом ему подобных. Он вошел во Всеобщность вопреки Всеобщности.
…А затем его потащили вверх. Его и из него, — словно через глотку выдернули жесткий зонд, конец которого находился в желудке. Что тянул этот зонд за собой — душу или что иное, менее возвышенное, Раскину понять было тяжело. Он не мог дышать, он потерял не только «верх» и «низ», но и себя в этом пчелином царстве. И еще — ужас: с обреченностью абортируемого эмбриона Раскин наблюдал за скальпелем Всеобщности, который появился из небытия, чтобы отсечь его от системы. От мира, к которому он так тянулся…
Хватка Скарлетт не потеряла силы.
Всеобщность не учла, что Забвение, а вместе с ним — и Раскин опережают объективное время на полторы-две секунды.
Его успели перехватить и удержать.
Он лежал на боку, головой к обрыву. Вытянув руки к грани, за которой опять бесновались пугающие тени. Скарлетт сжимала его запястье. Хотя пальцы валькирии давили на керамический рукав скафандра, он чувствовал, как крепко стиснута его кость, как трещит имплантированный стилет и ранит своего же хозяина. Следом за Скарлетт к нему прикоснулся Гордон Элдридж, а затем протянула узкую ладонь и Вероника.
— Мне будет тебя не хватать… — сказал Раскин, в последний раз глядя в ее странные глаза серо- желто-голубого цвета. — Останься… — выдохнул он, зная, что Вероника не выполнит его просьбы. Она едва заметно улыбнулась, вздохнула и провела невесомой ладонью по округлости его шлема, прощаясь. Вероника уходила во второй раз. За грань, отделяющую мир живых от мира мертвых; за грань, которая с этого дня вновь станет незыблемой.
Безвозвратно.
…Через миг он опять был один. Лежал на краю пропасти, глядя в темное небо, с которого падал неспешный снежок из замерзшего углекислого газа. Одинокий человек в сердце зимы и ночи на безжизненной планете. Снова старый, снова лишенный всякого смысла. Биологическая конструкция с выработанным ресурсом. Он не слышал Всеобщность, Забвение молчало тоже. Никаких «смещений», никаких теней за чертой обрыва. Хронодатчик мерно отсчитывал секунды.
Неужели все закончилось?
Внутри скафандра было до дурноты жарко. Раскин хватал раскрытым ртом горячий, насыщенный испарениями собственного тела воздух.
Но долго это не продлится. К счастью, не продлится.
Вставай, триумфатор, пришла пора праздновать свою пиррову победу.
Раскин перевернулся на живот, заскрипел набившимися пылью сочленениями скафандра. Поднялся на ноги. Взору открылся пустой, уходящий вдаль котлован: дно Кратера. Гладкие стены играли сине- зелеными огнями, будто внутри них было заключено полярное сияние.
Он стоял, любуясь смертоносным блеском глубины, когда вдруг понял, что и вокруг стало светлее, словно над полушарием вечной ночи взошло солнце. Его тень, удлиняясь, поползла к краю пропасти.
Раскин обернулся: на площадку бесшумно опускался объект, состоящий из пламени, свернутого в тугое веретено. Плазменный корабль кухуракуту — Раскин никогда не видел таких, но с первого взгляда догадался, что это именно он.
Кухуракуту первыми пожаловали на мертвое Забвение.
Ушелец стоял, бесстрастно наблюдая, как к нему приближается пятерка пульсирующих бело-голубым спетом кристаллических обитателей Сектора Веги. Ему показалось, что теперь и он сможет понять их язык.
