увлечения темпоральным ребусом Забвения?
Однако долго изучать находку ему не пришлось. Размеренное «тик-тик-тик» у виска вдруг изменило ритм.
Тикитикитикитик!
«Смещение»!
Раскин бросился вниз, на щебень.
Вот оно! Капкан Забвения захлопнулся. Теперь бы не сплоховать!
Он сжался в позе эмбриона и отпустил внутреннюю пружину.
Ну же! Распрямись! Мгновенно! Со взрывом!
Он всегда ощущал себя на грани. Он мог включать форсированный метаболизм рефлекторно. Обычно хватало легкого толчка, какой-нибудь ерунды, и мутация сразу напоминала о себе: «Угроза? Метаморфозу?..» Теперь же потенциальная энергия его организма неохотно трансформировалась в кинетическую.
Электроны вяло кружили вокруг унылых атомных ядер. Аминокислоты образовывали непрочные пептидные связи. Мир погружался в гомеостазис.
Перед глазами появились лица ребят из его старой группы. В мельчайших подробностях. Он, как наяву увидел, задорные глаза Ли Вэя и волосатую родинку на его подбородке; в ушах зазвучал холодный голос с хрипотцой — это Элдридж читал вслух газету, речь шла о новой политике Солнечной Федерации в связи с укрепляющимися добрососедскими связями с цивилизацией Треугольника. Он вновь услышал отвратительный звук — так Кайзер с пристрастием скреб лезвием подмышку; от этого типа всегда разило на три версты, несмотря на дезодоранты. Как он только не задыхался в своем скафандре…
Надо же! А он был уверен, что образы этих людей навсегда стерлись из его памяти.
Тикитикитикитик!
Зато они не забыли его.
Тикитикитикитик!
Они ждали все это время.
Здесь, на Забвении. Ждали, когда он спустится. К ним. На встречу.
Их тела перегнивали внутри скафандров, превращались в прожаренные рентгеновскими лучами и ультрафиолетом безгубые мумии, а их души терпели и лелеяли надежду о том, что когда-нибудь он попадет к ним в руки.
Теперь здесь были все. Вся группа. В тех самых тяжелых роботизированных скафандрах, в которых испустили дух, но почему-то без шлемов, — да и зачем покойникам воздух? Они обступили его — исполины, полубоги над жалким, скорчившимся у их ног человечком. Они стояли, покачивая почерневшими головами. Они не одобряли его тщеславия и самоуверенности. Как он мог подумать, что у одного — одного! — выйдет то, что не получилось у всей группы?
В какой-то миг ему показалось, что у него и в самом деле ничего не выходит. Что он не может разогнать свой организм до скорости «волны». Он скрипел зубами и глухо стонал от отчаяния и охватившего его животного ужаса. С губ свесились клейкие тяжи слюны. Он бился затылком об шлем. Он умирал. Он был один под красным небом, на этой планете. На планете, которая убивает людей.
— Есть такое восточное изречение: если ждешь друга, не принимай стук своего сердца за топот копыт его коня…
О боже! Кто это говорит? Чей монотонный голос рождает слова под шлемом белого керамического скафандра с неотвратимостью и скукой хозяйки, развешивающей на веревки белье?
— Мы ждем контакта, но пока нет ни одного достоверного факта, который бы указывал на то, что мы — не одиноки. Что, кроме нас, в этой Вселенной существуют живые организмы, наделенные разумом, свободой воли и жаждой познания. Равные нам по могуществу и способные на обмен информацией.
Раскин понял, что это продолжает читать газету дружище Гордон Элдридж. Ага, ври больше. Ничего эдакого там не писали. Помним-помним! Не проведешь! Да и сам ты сейчас стоишь истуканом, черный, как головешка, и страшный, как смерть, а не читаешь. Не можешь читать. И газета та истлела давным-давно, как истлел твой мозг, приятель…
— Если существуют сверхцивилизации, то почему они до сих пор не установили с нами контакта?..
У его забрала возник обтянутый остатками серой пергаментной кожи череп. По характерному запаху — как мог запах проникнуть через скафандр? — Раскин понял, что это наклонился Кайзер. Вонючка и при жизни отличался настырным характером.
— Тик… Тик… Тик… — отщелкала трещина рта. — Вот так и Шестой… — выдохнул почти что нежно. — Группа… в комплекте… Тик… Тик… Тик…
И все закончилось.
Раскин понял, что хронодатчик в шлеме отсчитывает секунды непозволительно медленно и с благородным «цокающим» звуком, который скорее подходил бы массивным каминным часам. Стало быть, скорости объективного и субъективного времени опять разошлись. Теперь он обгонял всепланетный временной поток.
Раскин осадил метаболизм. Его плотно сомкнутые губы разжались, наружу вырвалось облачко пара — как на морозе, которое тут же осело пеленой на внутренней поверхности щитка шлема.
Вернувшись в одну фазу с Забвением, Раскин осознал, что по его лицу текут слезы. Он рыдал. То ли потому, что перегруженная нервная система требовала немедленной разрядки, то ли потому, что лица его бывших товарищей — и живые, и мертвые — привиделись уж очень реальными. Как говорится: чего греха таить? Он испугался до смерти. Но в Большом Космосе какая только чертовщина ни случалась, и страх — не то чувство, которого стоило здесь стыдиться. Так считал и сам Раскин, и большинство его коллег. К счастью (или к несчастью), рация не работала, и у него была возможность дать себе волю.
Но и это прошло тоже.
Он поднялся на ноги. Сквозь запотевшее забрало с опаской оглядел обступающие его склоны. Нет, он был один. Никаких мертвецов. По крайней мере — ходячих. Посмотрел на звезды. Ликуют ли сейчас на «Ретивом» и «Микадо»? Ведь наверняка уже все знают, что он выдержал «смещение».
А, черт с ними! Пусть хоть бьются об заклад: сколько он еще продержится. Но все же, чувствуя себя идиотом, он поднял руку и помахал космосу. Смотрите, мол, этот каменный шарик с дыркой его не сломал!
Раскин сделал несколько шагов. Баллоны с кислородом становились все легче и легче. Запотевшее забрало шлема постепенно очищалось.
И все-таки Забвение его надуло, как мальчишку. Фальшивое было видение, понял он с облегчением. Элдридж не расстался с жизнью на этой планете. Совершенно точно: американца, полумертвого Раскина и еще одного парня, дай бог памяти, Леньку Почечуя (или это было его прозвище, а не фамилия?) забрало «перо»: большой десантный челнок. Так что дух Элдриджа не мог бродить среди каменных волн.
Или мог?
А вдруг его тоже заставили вернуться сюда, как сегодня — Раскина?
Ха! А вдруг после смерти они все попадают на Забвение и на этой планете, сожги ее солнце, находится их персональный ад? Тот неудачный эксперимент в прошлом, он стал своего рода проклятием, которое предопределило место их кончины, а также то, где они будут находиться после нее. И чем заниматься.
И, да-да, когда придет время, он опять окажется здесь. В своем старом скафандре. Без шлема.
Шестой доукомплектует собой группу.
Раскин помотал головой. Обычно он не был склонен к фантазиям подобного толка. Но сейчас они выпрыгивали одна за другой, словно чертики из табакерки. Неужели он все время носил эту гадость в подсознании?
Гнать прочь эти мыслишки! Гнать! Если, конечно, он не собирается свихнуться на том же месте и провести остаток своей жизни — примерно полчаса, — пуская слюни и наслаждаясь прыжками в условиях пониженной гравитации.
Потянулся губами к никелированному мундштуку. Втянул в себя добрую четверть галлона питательного пойла. Аминокислотный сироп, по консистенции — как кисель, прокатился по сухой, словно
