Вырвавшись, девица смогла сделать шаг или два, затем она упала на спину, сама себе зажала рот руками и заголосила, глядя на меня:
— Ы-ы-ы!!
И тут я опешил. Привела в ужас мысль, что я мог убить негодяя. Бесспорно, этот здоровенный мужик — сволочь редкая… но мне не хотелось бы уподобляться Гавриле, который сначала крушит черепа, а потом корит себя до полусмерти. К тому же темнота не позволяла разглядеть лицо этого человека. Может, я сейчас избиваю моряка с «Кречета»? Может, даже кого-то из офицеров — ведь среди них были личности с весьма плотным телосложением.
И потому-то испытал облегчение, когда мужик начал стремительно приходить в себя. Сначала он забубнил нечто нечленораздельное, а затем выдернул из-за пояса нож с узким и кривым, словно львиный коготь, лезвием. Но радоваться мне пришлось недолго: увалень прыгнул, распрямляясь в воздухе, подобно пружине, подобно атакующему гепарду. Прикладом я отбил руку с зажатой в ней сталью. Завертелся волчком, пропуская пахнущее крепким потом тело мимо. И сейчас же раздался влажный хруст! На лицо мое, как показалось, откуда-то сверху, с неба, упали горячие капли. Мужик опять оказался на земле. На сей раз было ясно, что он больше не поднимется. Из мрака за моей спиной вышел Гаврила. В свете звезд мокрое лезвие прихваченного на «Дельфине» топорика блестело, как глянец.
— Ты уразумел, кто эти персоны? — спросил он таким тоном, что мое негодование относительно чрезмерного насилия умерло в зародыше.
Гаврила склонился над мычащей девицей. Схватил ее за запястья, рванул вверх.
— Вставай! Ты помнишь меня? Нет? Девица затрясла головой, сверкая переполненными страхом глазами.
— Что это значит? — не выдержал я. — Кто это, Гаврила?
— Не узнаешь? — бросил боцман в мою сторону, затем повернулся к девице. — А ну, убери руки от мордахи!
— Галина! — ахнул я. — А это… это… — Я указал стволом ружья на подергивающее ногами тело.
— А это — один из тех, кто так и не привез ее с подружками в Турцию, — пояснил Гаврила.
— Галина, мы моряки с броненосца, — проговорил я, ощущая трепет в груди. — Вы должны нас помнить. Мы не причиним зла…
— Оставь, доктор! — поморщился Гаврила. — Оставь, оставь… Она позабыла этот язык! Она понимает иное обращение.
Боцман вынул из-за голенища сапога нож. Прежде чем я успел издать хотя бы звук, лезвие легло на скулу перепуганного создания.
— Тихо! — потребовал Гаврила. — Сейчас ты ответишь на мои вопросы, красавица. Ответишь шепотом, но вразумительно. А вздумаешь валять дурочку — срежу мордаху. Будешь черепом голым сверкать. Тебе понятно, мазелька?
Галина часто закивала. Я рассеянно огляделся: лишь темные холмы и звезды были свидетелями того, как низко мне пришлось пасть в этом мире. Я стал соучастником преотвратительного действа и, несмотря на то что сердце мое преисполнилось негодованием, не стал останавливать Гаврилу.
— Сколько в лагере человек? — начал допрос боцман.
— Сро… с-сорок, — ответила Галина.
— Где они сейчас?
— В норах. В ямках. Не троньте лицо, дядя! У меня дите будет!
— Поглядим. Кто охраняет?
— Два багатура, паук-бегунец и Мустафа.
— Что за Мустафа?
— Лохмач он. Мустафой его хозяины прозвали. Сказали, шибко на турка, что гроши им за баб платил, похож. Такой же волохатый и нехристь такая же.
— Ясно. К вам приходили новые люди? Этак седмицу назад?
— Ага. Приходили-приходили, дядя. Двое.
— Двое! Слышишь, доктор: Северский нашел этих убогих! Они здесь, мазелька? Наши друзья сейчас здесь?
— А…а… — захлопала губами Галина. — Одного хозяины схарчевали. А, а…
— Как схарчевали? Что ты несешь?
— Так ведь хозяины завсегда кого-то харчуют. Они человечиной только и сыты!
— А второй? Что со вторым? Ну же!
— Погодите, дядя! Не режьте! Мне больно!.. В яме он сидит. На рассвете схарчат.
— Ладно… А это что за птица? — Гаврила наподдал мертвецу по голени.
— Это Алексей Уварыч, боцман он.
Гаврила хмыкнул, почесал бороду рукоятью ножа.
— И часто тебя так… этот Алексей Уварыч?
— Как всех, так и меня, — ответила Галина.
Я перевернул мертвого боцмана на спину. С профессиональным интересом пальпировал мускулатуру груди и складки сальника: этому Алексею Уваровичу явно голодать не приходилось. Крепкий, жирный, здоровый мужик, которому даже хватает (хватало) сил насильничать. Мною овладела брезгливость, я поспешно вытер пальцы об одежду мертвеца. А мы-то с презрением относились к Карпу и его шайке — людям, которые не только не оскверняли себя поеданием человечины, но и научили нас, гордецов, добывать пропитание в условиях Ржавого мира.
— А теперь ты отведешь нас к яме, в которой сидит наш друг, — приказал Гаврила. — Да так, чтобы мы никому не попались на глаза. Все понятно? И сохрани тебя Бог, чтоб закричать или выдать нас каким иным образом. Ступай, голубушка!
Галина послушно закивала. А цель была уже близка. Ноздри защекотал запах костра; за очередным холмом раскинулся пустырь. Отвал земли на противоположной стороне пустыря озарялся дрожащим светом. Очевидно, в склоне была вырыта пещера, а внутри пещеры догорал костер.
…Эти лишенцы не изменяли своему обычаю селиться в пещерах. Я вспомнил печальную находку Северского возле старого лагеря. Несмотря на то что обвал, случившийся в один несчастливый день, существенно сократил количество людей в их отряде…
— Ну и где она? Где, черт тебя дери, яма? — послышался сердитый голос Гаврилы.
— Да вот она! — ответила наша невольная провожатая.
— Где-где?
— Вот!
— Аххх!.. Ядрена вошь!
Меня словно окатили ледяной водой: я услышал грохот, стук камней и приглушенную ругань. Гаврила как сквозь землю провалился! Недолго думая, Галина брызнула в сторону и почти сразу пропала из виду.
Да что же это творится!!!
— Гаврила! — громким шепотом позвал я. Пригнулся к земле. — Гаврила, ты живой?
Как назло, пустырь накрывала тень вала, и я даже предположить не мог, где находятся проклятые «ямки» и «норки». Сколько ни напрягай зрение, поверхность пустыря казалась гладкой, словно ночное озеро в безветренную погоду.
Грянул душераздирающий вопль.
— Убивцы! И-и-и!!! Убивцы! Прокидайтесь! Сюда!!! Скорее прокидайтесь!
Я испытал соблазн, прости Господи, пальнуть Галине в спину. Прикончить эту дуреху до того, как на меня скопом набросятся и работорговцы-людоеды, и «хозяева», и их смертоносные механизмы. Истеричка вопила так, будто не мы спасли ее из лап насильника, а сами собираемся подвергнуть бесчестию. Я был уверен, что ее крик услышали все кому не лень даже на обратной стороне чертовой планеты.
— Паша! — раздался вдруг тихий отчетливый голос.
— Паша, это вы?
— Северский! Георгий!! — воскликнул я, пятясь к ближайшему холму. Мне показалось, что на другом
