крольчихи. Кто я — круглый дурак по-ихнему?
— Не желает! По роже вижу — не желает, — лысый оскалился. — Давайте-ка лучше мы его схарчим!
Галина поморщилась.
— Будет вам! — с покровительственными нотками в голосе обронила мерзавка. — Озорники! Он — хороший. Он — до-охтор…
— Дохтор? — поинтересовался лысый. — Авось черепушку мне подлечит?
— Доктор? — оживился первый. — Ах, доктор!
— Раз доктор… стало быть… должон знать, почему наши мрут, — задумчиво проговорил обладатель детского лица. — Идут до ветру, а потом… потом… — Он побледнел, насупился и не смог закончить фразу.
Я поднял глаза на этого типа. Поглядел пристально, ощущая, что внутри просыпается любопытство. Что такое страшное происходит в лагере, о чем не может говорить вслух прожженный негодяй: работорговец, убийца и людоед? Какая кара Божья свалилась на головы этих лиходеев?
— Идут до ветру, и кровь у них задом выливается, — продал секрет лысый.
Все четверо быстро перекрестились. Надо же — богобоязненные нашлись!
Я продолжал молчать.
И у четверки желание болтать тоже куда-то подевалось. Галина зашмыгала носом; лысый принялся задумчиво поигрывать револьвером, глазенки под бронеплитой лба остекленели, словно их обладатель употребил добрую дозу морфия.
— Я… я отойду, — сказал Степан приятелям. — До ветру нужно… — объявил он жалобным голосом.
— На всякий случай — прощай! — сказал обладатель детского лица, подергивая бороденку.
Галина прыснула в ладошки, лысый захохотал. Я и сам едва уберег бесстрастную мину — пущего пафоса со времен показа «Жизни за царя» в Большом театре мне лицезреть не приходилось. Весело у них здесь, ничего не скажешь!
Мой доблестный сторож разразился проклятиями в адрес всех и вся. В сердцах махнул рукой и двинул скорым шагом за ближайший отвал земли.
— Что за «ха-ха»? — проревели за моей спиной. Я скосил глаза и увидел крупного человека (черт, они все были как на подбор, как тридцать три богатыря!) с лицом, скрытым густой иссиня-черной бородой, словно разбойничьей маской. Его темные глаза метали молнии. — Это что за смех на посту, акулий корм?
— Капитан! — шепотом бросил мне лысый. — Злится малость!
— Тащите эту мразь сюда! — приказал чернобородый капитан. — Мустафайка беседовать желает.
Я поднялся на ноги. Захрустел ноющими после ночного боя костями.
— Сам ты мразь поганая, — сказал я, глядя прямо в горящие злым огнем очи. — Все вы здесь… Но я сделаю вам подарок. Расскажу, почему вы мрете один за другим в собственных испражнениях. — Я повернулся к обладателю детского лица: тот вцепился обеими руками в позорную бороденку и принялся ее терзать. — В Древнем Китае существовала такая изощренная казнь — человека кормили лишь вареным мясом, и через какое-то время его внутренние органы превращались в труху. Такое питание — смерть для человека. Смерть коварная, смерть страшная, как вы могли убедиться на своем опыте. В старом лагере мы справились с бедой при помощи чеснока и пьяной ягоды. Не знаю, найдете ли вы пьяную ягоду в этих широтах. Выглядит… выглядит, как невысокий куст с голыми жилистыми ветвями красноватого цвета, ягоды растут на нижних ветвях, часто они бывают присыпаны землей. Куст можно разыскать среди холмов, часто — на внешней стороне вала.
— Ты все сказал? — с угрозой спросил капитан.
— Нет.
Я поглядел на Галину. Та оробела: втянула голову в плечи, сунула ручонку в рот и принялась грызть ногти.
— Говорят, — обратился к ней почти ласково, — что глаза — зеркало души. В большинстве случаев это действительно так. Но только не в твоем.
Теперь можно было перевести дух. В воцарившейся тишине я услышал, как стучат лопаты на валу, как шуршит песок и вздыхает ветер в пустоши. Как гулко бьется мое сердце.
— Чего-чего? — не поняла Галина.
— Сдается, обложил он тебя, — пояснил ей лысый. — Только шибко уж мудрено.
9
— Осторожно, сударь, ступеньки…
Ступеньки, ступеньки… Стертые, мелкие какие-то, нога едва помещается. Но высокие. Оступиться здесь — сущий пустяк. Сразу ясно: никто не предполагал, что по ним будут ходить люди.
Меня заставили спуститься в один из раскопов — траншею, рассекающую пустырь перед валом на две неравные части. Я оказался в узком проходе, зажатом с двух сторон гладкими стенами. Здесь я обнаружил вход в помещение, которое поначалу принял за блиндаж, но на деле оно оказалось «тамбуром», предваряющим спуск под землю. По каменной лестнице, не приспособленной для человеческих ног.
Я спускался ниже и ниже. За спиной натужно дышал сопровождающий — человек с детским лицом и клочковатой бородой. Утренний свет померк, однако темнее не стало. Я четко видел каждую грань, каждый стык блоков, использованных древними строителями. В конце концов мне стало понятно, что материал этих блоков — не совсем камень; камень не светится матовым светом, озаряя путь идущего человека, и не тускнеет сразу у него за спиной. Это что-то умное и чужое. Черт! Слишком чужое, чтобы быть понятным случайному пришельцу из века паровых машин и телеграфа.
Сквозь шлифованную поверхность блоков проступали причудливые письмена и рисунки. Да-да, не
Здесь было чему удивляться. Но только не мне и только не сейчас.
Наступил момент, когда в нос ударила особая тошнотворно-кислая вонь «шубы». Я почувствовал в груди давящий холод. Словно из меня вынули сердце, заменив его не подходящим по размерам остроугольным осколком льда. Ступени заершились.
— Дальше пойдешь один, — сказал охранник. — Не пожелал говорить с нами, а зря. Сейчас поймешь, братец, что зря.
Я почувствовал, как к запястьям плашмя прикоснулось холодное лезвие. Веревка, врезающаяся в мясо, ослабла. Осторожно обернувшись, я увидел, что охранник прячет в карман бритву. Ее он прикарманил, когда делил с дружками мои пожитки.
Удастся ли мне отнять сувенир с «Дельфина» и перерезать людоеду глотку под общипанной бороденкой? А затем — себе, если так ляжет карта? Все равно терять нечего: там впереди ждет «шуба».
— Давай без шуток! — предупредил провожатый, пятясь. Догадался, какие мысли роятся в моей голове. Умник.
Ладно. Судьба заставляет меня пройтись по каждому из кругов этого ржавого ада. Ладно, поздно вешать нос. Роль гордого воителя, которую я выбрал, писалась не для меня, но я доиграю ее до конца.
Я собрал волю в кулак и ступил на вымощенный серой плиткой пол.
Кажется, такие подземные помещения называют криптами. Вырубленные в скале потайные
