обретали резкость. «Оренбуржцев» сопровождали четверо наших матросов. Среди прибывших выделялась рослая фигура; это и был, очевидно, раненый «капитан» — правая рука незнакомца покоилась в самодельном лубке. Кроме того, на капитанском лице темнела самая что ни на есть пиратская повязка, прикрывающая выбитый глаз.
Чужаки шли стремительным шагом, чуть ли не наперегонки с балтийцами, взяв курс на спущенные с «Кречета» штормтрапы. Очевидно, им категорически не терпелось очутиться на борту броненосца. Ха-ха! — их порыв был мне понятен, как теорема Пифагора: земная еда, чистая одежда, стальная крыша над головой…
Одеты «оренбуржцы» были в грязные, ободранные форменки. Сами казались худыми и изможденными и, в общем-то, ничем не отличались от нас…
Я с усмешкой заступил незнакомцам дорогу. «Оренбуржцы» невольно «попридержали лошадей». Зрачок капитанского ока сжался в черную точку: косматый циклоп узнал меня.
Револьвер был со мной постоянно: он уже третий день натирал мне поясницу. Не знаю, почему я не вынул оружие сразу. Наверное, мною овладела какая-то непростительная бравада. Наверное, ложное чувство безопасности затуманило разум. Как-то я не подумал, что пулеметчики, дежурившие на марсах, могут не разобрать в тумане, кто из нас кто. Ведь чужаки носили такую же форму, да и выглядели они точь-в-точь как мы. Упустил из виду досадные нюансы… И до мертвой зоны у борта «Кречета», где не страшен пулеметный огонь, — рукой подать, всего один рывок. А я повел себя словно заносчивый петух в курятнике, который топорщит перья, не зная, что участь его решена — что топор наточен, а на кухне закипает котел воды.
— Как же ты нашел нас, Один одноглазый? — заговорил я с раненым «капитаном», вместо того чтобы выхватить пистолет и стрелять, стрелять, стрелять… — Что, нынче и ты перешел на человечинку?
Карп Дудкин — вождь «троглодитов» и первый человек, научивший нас тому, как оставаться живым в мире ржавых песков, — взмахнул здоровой рукой, и, словно из воздуха, в его ладони появилось нечто похожее на ракушку конической формы или на извитой рог в пол-локтя длиной. В следующую секунду этот жест повторили остальные чужаки. Я онемел, чувствуя, что в лицо мне дохнула могильным холодом сама старуха-смерть.
— Не в добрый час мы повстречались, доктор, — с искренним сожалением обронил Карп. — Этого, — извитой рог указал на меня, — не тронь!..
В сей же миг бесшумно брызнули огненные струи, и четверо ничего не успевших понять матросов повалились наземь: упали, точно срубленные деревья. Дым, взвившись над страшными ранами, смешался с туманом.
Остроконечные ракушки оказались ручным оружием чужепланетников! И как справно с ним обращалась банда Карпа! Меня вдруг осенило: этих людей намеренно натаскивали, чтобы они прихлопнули нас одним ударом. Логика «хозяев» и здесь блистала оригинальностью: они послали людей истребить людей!
— Ходу! Ходу!! — крикнул шепотом Карп, и лжеморяки кинулись к штормтрапам, точно свора спущенных с поводков борзых, оббегая меня справа и слева. Два или три человека со мной даже поздоровались. Вежливые сыскались… Наверное, запомнили меня за короткое время совместного жития- бытия в одной палатке… К слову, «троглодитам» не за что было точить на меня зуб — в прошлом между нами ни разу не возникало конфликтов, да и Карпа, пожалуй, я уважал. До той прискорбной драки… Или покуда Карп не распорядился избавить наш лагерь от обузы — от несчастного Федора Стриженова.
Не успел я глазом моргнуть, как они пронеслись мимо. Остался Карп — он держал меня на прицеле. Внутри оружия «хозяев» метались яркие золотистые искорки. При других обстоятельствах я бы назвал эту игру света — «радующей глаз». Плечом к плечу с Карпом стоял, расставив ноги, исключительно неприятный тип — молодцеватый, коренастый, узколобый: он скалился, поджав губы, словно дворовый пес. Очевидно, Карп использовал этот ходячий мускул вместо поврежденной правой руки.
— Ка-а-арп! — укоризненно протянул я. — Молчи, коли жизнь дорога! Вождь «троглодитов» завертел головой. «Мускул» же не сводил с меня булавочных головок глаз.
— Туда! — Карп указал сияющим оружием на обломок гранитной скалы в человеческий рост высотой. Дудкин как всегда быстро думал и быстро действовал. — Бегом!
Я мог бы закричать и предупредить остальных об опасности. Да-да, мог бы — и нечего пытаться себя обелить! В конце концов, если ты не находишь оправдания в собственных глазах, простит ли тебя кто-нибудь другой? Сомневаюсь…
И вообще, сегодня я готовился идти под венец, а не умирать! Карп со своей сворой пожаловал в очень неудачное время!
Пока суд да дело, остальные были уже у борта «Кречета». Я услышал, как обиженно взвизгнул Пилингс. Беднягу музыканта хладнокровно прикончили те, кому своим юношеским сердцем он так жаждал помочь.
— Да что же вы делаете?! — возмутился я, порываясь броситься на Карпа с кулаками.
«Мускул» отпихнул меня, вложив в это нехитрое движение всю свою дюжую силу. Я врезался спиной в скалу. Зашипел от боли и беспомощности. Оставалось только надеяться, что отряд Купелина, дойдя до каньона, где работают пресловутые машины «хозяев», станет действовать так же решительно, так же четко и беспощадно.
На «Кречете» вскрик Пилингса услышали тоже. Кто-то хохотнул:
— Яшка! Чего пищишь, кучерявый ты наш? Кайло на ногу обронил?
А штормтрапы уже скрипели вовсю. Лихая братия прытко пересчитывала ступеньки руками и ногами. Захват броненосца шел как по нотам. В басовое тремоло напряженного безмолвия врезалось глиссандо заходящих на посадку летунов. И тут на «Кречете» всем стало не до шуток.
Залязгали, сея свинец, установленные на марсах «максимы». Ожила, не прошло и минуты, вторая пара пулеметов, один из которых стоял на центральном мостике, а второй — на заднем. В те секунды наши бойцы как один глядели на небо — на пробивающиеся сквозь туман огни летающих машин. Когда по палубе загрохотали сапоги вооруженных чужепланетным оружием убийц в матросских форменках, этого не ожидал никто…
На «Кречете» началась форменная резня. Оружие «хозяев» разило беззвучно, я видел лишь алые отблески выстрелов, озаряющие осточертевший туман. Потом все-таки раздалась вялая ружейная пальба — я-то боялся, что моряки полягут, не успев сделать ни одного выстрела. Но… как бы не так! Балтийцы задешево отдавать свои жизни не пожелали.
Послышался отчаянный женский крик. Я покрылся с ног до головы «гусиной кожей». Сжал челюсти с такой силой, что на зубах полопалась эмаль.
«Мускул» с шумом втянул носом воздух:
— Бабы! — констатировал он с предвкушением.
— Карп! — взмолился я. — Останови это безумие! — А затем завопил, дав волю чувствам: — Ты что?! Против кого пошел?! Басурман!!!
— Помолчи, доктор, коли жизнь дорога! — повторил вождь «троглодитов». Он высунулся из-за скалы, поглядел на озаряемый вспышками броненосец и быстро втянул голову обратно. — Если кто останется жив, всех заберем с собой. В наш мир, доктор, домой заберем. И тебя заберем. Ты мужик хороший, будешь лечить господ и дальше, нечего здесь тебе пропадать…
Из его бормотания я не понял решительно ни единого слова.
— Что вы делаете, Карп? — простонал, силясь повернуться и посмотреть, что же творится на «Кречете»; вот только «мускул» крепко держал за плечо, пресекая в корне попытки своевольничать. — Думаете, «хозяева» станут с вами нянькаться? — заорал, брызгая «мускулу» в лицо слюной. — Да вас следом же пустят в расход! Помянете мои слова!
— Они обещали вернуть нас домой, — упрямо наклонил голову Карп. — Понимаешь: домой! Домой!
— Домой-домой! — передразнил я. — Такой ценой ты попадешь разве что в пекло, а не домой! Иуда!!!
— Мы заберем всех, кого сможем! — Карп содрал с лица корсарскую повязку, оголив червоточину пустой глазницы. — Они обещали!
