тяжелую орудийную башню. Два шестидюймовых дула всматривались пустыми глазницами во мглу, тщетно силясь углядеть неприятеля сквозь редкие просветы.
На палубу выбежал матрос, неся с собою вести из трюма.
— Враг в машинном отделении! — выпалил моряк с ходу. — С ним схватились наши! Бомбовые погреба, видать, целы!
— Точно целы? — переспросил Северский, кривя рот. Губами он уже сжимал папиросу, а пальцами здоровой руки вертел спичечный коробок. Я подошел к офицеру и помог придержать картонку, пока тот чиркал спичкой. В конце концов, теперь и у меня нормально работала одна рука. В общем, мы с Северским переглянулись и поняли друг друга без слов. Да, мы снова стали друзьями.
— Ваше благородие! — Комендор растерялся и отступил. — Я сквозь переборки глядеть не умею. Простите великодушно, ваше благородие! Я один, а «Кречет» — он большой.
— Ладно, понял тебя…
— Им бы подсобить маленько, ваше благородие! — Комендор почти с мольбой заглянул офицеру в глаза.
Но Северский лишь мотнул головой:
— Отставить. Владислав воевать мастак, а боцман и вовсе — матерый рубака. — Он бросил взгляд мне за спину и в один миг посуровел, точно хватанул чарку водки. — А ну-ка, бегом в башню! Видишь, дура, накатываются опять! Покурить не дадут…
А они действительно накатывались.
Плоские, как портсигары, черные машины ползли со всех сторон через вспаханную воронками пустошь. Ползли бесшумно и очень прытко. О, это было нечто новенькое! Таких машин мне видеть еще не приходилось.
К счастью, к нам приближались не пушки, не самодвижущиеся бомбы и не хитромудрые устройства, способные в мгновение ока переместить столь тяжелый объект, как броненосец водоизмещением в пятнадцать тысяч тонн, к черту на кулички. Через секунду мне стало ясно их назначение.
Две машины замерли у русла Стикса, опустив к земле гибкие трапы. С них стали деловито сгружаться отряды «стариков» и их погонщики — вооруженные нелепыми алебардами «червелицые». Вереница чужепланетных гадов ползла вниз по скалистому склону и терялась из виду за побитыми осколками горбами островков.
Мошонкин вновь выдал на-гора длиннейшую очередь. Заплясали фонтанчики рыжего грунта, а одну из подползающих машин перерезало практически пополам. Из чрева, освещенного вспышками электрических разрядов, на воздух хлынул сонм кашляющих тварей. Пулеметные пули рвали их в клочья. Среди ржавых песков забурлили потоки алой, неправдоподобно яркой крови.
И все же «стариков» оставалось несчетное множество. Благо мы поубавили количество цилиндров, и теперь их можно было пересчитать по пальцам одной руки. «Старики» — они-то уязвимы, как люди. «Стариков» я не особенно опасался. Твари на вид отвратительные, вонючие… А вот боевые механизмы — это, пожалуй, самый опасный недруг из всех, встреченных мною на Марсе.
Северский мгновенно сообразил, что светит защитникам «Кречета» в недалеком будущем. — Они будут прорываться через пробоину на сороковом шпангоуте! — поделился он со мной соображениями. — Скорее, Паша! Нужно собрать ребят и отправить их…
Он не договорил.
Не дождавшись команды офицера, выплюнула пламя шестидюймовая пушка Кане. Оглушенные адским грохотом, мы втянули головы в плечи. Когда пыль улеглась, я смог лишь присвистнуть: комендоры засадили прямой наводкой в склон русла, по которому лилась муравьиная дорожка человекоподобных трутней. Склон с треском обрушился, вместе с тоннами породы в русло съехали и два не успевших разгрузиться транспорта. Сколько «стариков» и «червелицых» оказалось под обвалом — не берусь даже предположить. В общем, картина глаз радовала. Бесспорно, радовала…
— Сегментными пали! — заорал Северский, подпрыгивая от азарта. — Э-эх! — сплюнул он в сердцах и побежал к башне. Брать командование на себя.
Я остался один. Впрочем, ненадолго: не успел даже выдернуть обрезок ногтя, торчавший из укороченного указательного пальца.
На палубу вывалили злые и хмельные от пыла непрерывного сражения Купелин, Гаврила и иже с ними. Загалдели, заругались, пиная ногами обрывки щупалец поверженных цилиндров.
— Павел Тимофеевич! — чуть ли не с кулаками набросился на меня штурман. — Скажите, Христа ради, что произошло? Почему вас — как кот наплакал?
Я поглядел в его испачканное пылью и копотью честное лицо и поинтересовался в свою очередь:
— Переговоры с «хозяевами» не состоялись? Я же предупреждал…
Но Купелин уже смекнул, что время для объяснений выбрано крайне неудачно.
— К черту переговоры! — бросил он. Повернулся ко мне спиной, обратился к прибывшим вместе с ним морякам: — По местам, братцы! Объясним тугодумам, почем фунт пороху в нашей лавочке!
Кто-то помчал по трапу на спардек, кто-то присел с винтовкой у фальшборта, ну а кто-то нырнул в люк, чтобы затем спуститься в трюм и заблокировать проделанную цилиндрами пробоину.
На плечо опустилась тяжелая лапа Гаврилы. От боцмана несло, как от кавалерийской лошади — потом и пороховой гарью. Он поглядел на мои окровавленные руки, ухмыльнулся и одним рывком выдернул досаждающий мне кусок ногтя.
— Пошли, доктор! — пророкотал довольный собой боцман. — Чертяка живучий! Молодца! — Он от души хлопнул меня по спине. — Пошли-пошли! Нужна пара надежных ребят для одного жаркого дела!
— К заряду!
Патрон со снарядом лег в казенную часть пушки.
В башне было непривычно просторно. Где те двадцать пять матросов, что обязаны выполнять действия в строгой последовательности — по своим номерам, поворачивая рычаги или нажимая на какие- нибудь рукоятки? Где офицер — командир башни? Почему неподвижны стрелки на циферблатах, при помощи которых комендоры получают данные о направлении стрельбы, скорости судна и расстоянии до неприятеля?
На учениях я видел, как действуют наши артиллеристы. Так вот: в чем выпало участвовать мне, совершенно не походило на ту образцовую картину.
— Замок!
Гаврила командовал, не отрываясь от окуляра оптического прицела Перепелкина. Я послушно защелкнул затвор, пачкая все, к чему доводилось прикасаться, липкой кровью. Затем гаркнул: «Товсь!» и отступил в сторону.
— Прицел восемнадцать кабельтовых, целик сорок пять! — изрек боцман.
Матрос, впопыхах назначенный установщиком, поставил целик и прицел на указанные цифры.
Теперь дело за малым.
— Пли!
О, ужас! В моей голове низвергается, гремя и пенясь, водопад Виктория!
— К заряду!
Голос Гаврилы едва пробивается сквозь хрустящую вату в ушах.
— Замок!
Я не знаю, что происходит в пустоши. Я не знаю, причинил ли последний выстрел врагу хоть какой- нибудь ущерб. Я просто… я обслуживаю орудие. Дело это и впрямь жаркое!
— Прицел двадцать кабельтовых, целик пятьдесят три!
Гудят электроприводы, и я чувствую, как платформа, на которой установлена башня, приходит в движение. К горлу отчего-то подкатывает тошнота.
— Пли!
Острая боль в голове перекрашивает окружающий мир в краски заходящего солнца. Я задыхаюсь, мычу, как животное, прислоняюсь к стене и слепо шарю рукой по холодной броне. Потом с превеликим трудом определяю источник этой боли.
— К заряду!
