Рейно я в конце шестидесятых годов сказал, что увлекайся молодежь бегом на длинные дистанции так же самозабвенно, как коммунизмом, у нас проблем бы не было на международных соревнованиях. Лассе Вирен,[16] правда, в политику подался, как свое отбегал, это Рейно не преминул мне напомнить.
Но с луком-то я точно заметил.
Отправив сына с женой домой, я сказал, что все останется так, как хотела Марта. Она всегда поднимала шум, если я в ее отсутствие переставлял чашки и плошки, с чего бы вдруг сейчас что-то менять. Сын считает, скелет «Лады» надо все же из-за сарая убрать, он бы с приятелями по работе сделал это. Я не разрешил. Никакой это не скелет. Рейно говорит, что русские туристы за колеса пару сотен дадут, если поместить объявление в газету. Систему обогрева продать в технический музей в память о временах, когда в машине был любой мороз нипочем.
Звонил агент по продаже, спрашивал, где я буду в воскресенье в 13.30. Я поинтересовался, сколько ему лет.
– Какое это имеет отношение к делу, – спросил молокосос.
– Имеет. Если ты старше меня, у тебя есть право спрашивать, куда я иду и откуда.
Послушный оказался паренек, он хотел только напомнить о договоре, по которому мне в это время надо быть в другом месте. Я согласился, а про себя решил, что никуда я из дому не уйду, особенно теперь, когда они этого сумасшедшего повязали.
Тот самый человек и здесь побывал, это точно. Говорят, что при должности, да еще и при хорошей. В этом мире все перепуталось. В прежнем было яснее. Теперь невозможно распознать врага. Все одеваются одинаково, эти бегуны и гуляющие в парке, толстосум от работяги ничем не отличается.
Рейно Вики мне привел – в приятели и для защиты. Я сначала был против. А потом подумал, собака-то меня знает, почему бы нет. Рейно сам придет в воскресенье, а после смотрин уведет собаку домой.
Снова сны снятся.
Не люблю я их, вранье все это. По той же причине не люблю кино и сериалы смотреть по телевизору. Когда заранее знаешь, что кто-то сидел за пишущей машинкой и сочинял все это.
Марта их очень ждала. В полседьмого или в полвосьмого. Некоторые заканчивались, когда новости уже шли, я об этом аккуратно напоминал. Не могу понять, что среди этих выдумщиков есть даже мужчины, сочиняют, черт побери. Если б мой сын выбрал эту профессию, я б его по воскресеньям на кофе не приглашал, это уж точно.
Они и войну придумали. Тот, кто там действительно побывал, не станет это смотреть. Раз я написал туда в телевизор, пришлите-ка имена тех, кто сочинил эту сказку, но не прислали, испугались, наверное, что мы с Рейно сходим их поприветствовать.
Как Марта ушла, я раз в пять в неделю сны видел. Потом перерыв наступил. Сны снова появились, когда эти завороты с домом начались. Все снится этот момент, когда мы с Мартой в торговом центре, а я не могу разъединить тележки и просунуть монетку в маленькую щелку на замке. Я всегда просыпаюсь оттого, что охранник торгового центра теребит меня за плечо и говорит, что нельзя тележки силой отрывать друг от друга.
Убил бы эти сны.
Я так решил, что они если еще раз приснятся, я не буду спать. Буду бодрствовать, пока они не устанут. С каким-то сном я справлюсь, раз уж фронт прошел. Невестка говорит, что сны даются человеку во благо, очищают подсознание. А у меня, простого человека, подсознания нет. У тех, кто учился, есть, и бог с ними. Чем меньше деталей в голове, тем легче жить.
Я сидел, накинув плед Марты на плечи, и вдыхал ее запах.
Полиция
Надо заблудиться, только тогда откроется тебе долгожданная лесная тропинка. Эта усталая меланхоличная фраза вырвалась у меня в патрульной машине с полчаса назад. Кохонен фыркнул, он ведь воплощает окаменевшую деловитость и не склоняется ни перед чем человеческим. На мгновение стало грустно без Луома, который в отпуске. Кохонен хотел упрятать за решетку обоих мужиков, хотя один из них, однозначно, в своей жизни не делал ничего другого, как только дышал.
После таких выездов я всегда пребываю в состоянии непонятной усталости. Мы встретили двух мужчин, которые живут в одном подъезде друг над другом. Один выражался поэтическим языком, другой нес околесицу.
В работе полицейского я больше всего ценю ясность, но на этот раз мир стал Зазеркальем, в которое мне пришлось таращиться сорок пять минут.
В первые пятнадцать во всей этой истории было ничего не понятно, во вторые пятнадцать пришлось успокаивать, и только в третьи пятнадцать заниматься тем, что я умею делать хорошо, чему меня научили: размышлять логически.
Случай номер один: Рехунен.
Если у представителя среднего класса поехала крыша, то – мама не горюй! С рецидивистами всегда проще, они в основном подлецы, такая у них профессия. А дилетанты ну очень трудны. Мужик использовал весь свой словарный запас, доказывая, что он ничего плохого в жизни не совершал, будто нам это интересно.
К тому же это неправда, кто бы это ни заявлял. Пока Кохонен занимался дамой и поплывшим на жаре мясом, мне удалось втолковать, что нас интересует не его порядочность, а только то, отправлял он электронную почту в агентство или нет. Никогда, ни за что, ни в коем случае. За всем этим якобы стоит нижний сосед-курильщик, который, если верить Рехунену, новый Чикатило.
Нам пришлось выслушать довольно длинную тираду о вреде табакокурения, пока Кохонен не оборвал лекцию, заорав, что если тот не заткнется, мы задымим всю квартиру.
Мужик пустился в объяснения, женщина заплакала.
Мне не хотелось, чтобы все началось сначала, поэтому пришлось пообещать, что мы побеседуем с жильцом из нижней квартиры. Хозяин собрался с нами. Кохонен поднял руку, от этого жеста хозяин осел на
