тока.
— Ты сделала все, что смогла, — мягко сказал он.
— Я проиграла, — прошептала она и стиснула виски. Он понимал, что она мучительно страдает. — Они были виновны.
— Ты сделала все, что от тебя зависело.
— Этого было недостаточно, — простонала она.
Подняв брызги воды, поднялись и улетели утки. Прекрасные белые цапли взлетели и потянулись через реку, сердито перекликаясь, недовольные тем, что их побеспокоили.
Лорел отпрянула от Джека и побежала по берегу, спотыкаясь, плача, безумно желая убежать куда- либо. Она упала навзничь в грязный песок, свернувшись в тугой клубок горя, сотрясавшийся от рыданий.
Какое-то мгновение Джек стоял оглушенный, пораженный глубиной ее горя, испуганный. Чутье подсказывало ему держаться от этого подальше. Подобно животному, которое сторонится огня, он не хотел слишком близко приближаться к этому, не хотел рисковать, но спустя мгновение он стоял рядом с ней на коленях, гладя ее по голове.
— Не плачь так, дорогая, — шептал он хрипло. — Ты сделала свое дело. Ты сделала то, что могла. Некоторые дела ты выигрываешь, некоторые — нет. Такова игра. Мы оба знаем это.
— Это не игра! — выпалила Лорел, отбрасывая его руку. Она посмотрела на него сквозь слезы. — Черт возьми, Джек, это не просто победить систему, это — справедливость. Разве ты не понимаешь этого? Я не могу пожать плечами и уйти, проиграв пари. Эти дети рассчитывали на меня, что я спасу их, а я не смогла!
Это была тяжесть величиной с целый мир, и она согнулась под ней.
Джек нежно привлек ее к себе. Он поцеловал ее макушку, погладил волосы и тихо баюкал ее. Время текло, минуя их.
Справедливость, цинично думал он. Что значила справедливость в мире, где детей совращали люди, которые должны были их воспитывать и защищать?
Что значила справедливость, если благородная, храбрая женщина с правдивым сердцем так страдала из-за чужих грехов. Почему справедливость позволяла такому человеку, как он, быть сейчас рядом и утешать ее?
По своему опыту он знал, что справедливости нет. Он не видел никаких признаков ее существования. Как адвоката его научили рассматривать судебную систему как сложную шахматную игру, в которой хороши любые маневры и манипуляции, любая стратегия и хитрость, позволяющие выиграть дело клиента. Не было справедливости, была только победа любой ценой.
Если бы и было такое существо, как справедливость, то оно обладало чрезвычайно жестоким чувством юмора.
Глава СЕМНАДЦАТАЯ
Еще издалека они увидели, что у «Френчи Ландинга» происходит какая-то суматоха. Множество машин, припаркованных вдоль дороги, внушительная толпа на месте брошенной заправочной станции, неясный гул голосов, раздающихся из плохого репродуктора.
Лорел взглянула на Джека — она избегала его глаз весь день, так как считала случившийся с ней нервный срыв недопустимым. В небрежно расстегнутой рубашке хаки, в бейсбольной кепке, сдвинутой на затылок, и со связкой рыбы, висевшей на руке, он выглядел ленивым и равнодушным.
Он внимательно смотрел На Лорел и недоумевал, что это на нее напала такая застенчивость. Ему было интересно, давала ли она себе хоть когда-нибудь передышку. Она требовала от себя совершенства — того, чего не мог достигнуть ни один из смертных. Эту цель он всячески избегал, но поймал себя на том, что уважает ее за это. Она казалась такой маленькой и хрупкой, но у нее был большой запас мужества.
Они направились к бару, но взгляд Лорел был прикован к тому, что происходило через дорогу, на старой заправочной станции. Люди стояли вытянувшись, чтобы лучше видеть, что там происходит. Аукцион, наверное, подумала она, хотя это место было покинуто с конца семидесятых годов. Одно слово все-таки донеслось до слуха Лорел, и она остановилась как вкопанная.
— …проклятие!…
Яростным потоком воздух вырвался из ее горла.
— Вот сукин сын.
И прежде чем Джек успел вымолвить хоть слово, она, расправив плечи, быстрой, решительной походкой направилась к станции. Джек хотел отдать рыбу ТиГрейс, а для себя попросить высокий стакан холодного пива. Ему совсем не хотелось совать нос в это проклятое осиное гнездо, но он не мог забыть, как она плакала в его объятиях.
Ругаясь сквозь зубы, он крепче сжал леску с рыбой и поторопился за Лорел.
— Стоянка не находится во владениях Делахаусов, — заметил он.
Лорел нахмурилась.
— Все намного проще — он арендует это место с разрешением проводить общественные демонстрации, — проговорила она, втайне надеясь, что у него нет этого разрешения и она сможет натравить Кеннера на него.
— Ты сделала свое дело, ангел, — заспорил Джек. — Почему бы не оставить его в покое, а мы сможем пойти и взять выпить что-нибудь.
— Почему? — резко спросила она. — Я здесь, и я официальный представитель суда, и у меня есть обязательства перед Делахаусами. — Она выстрелила в него взглядом. — Иди и возьми что-нибудь выпить. Я не просила, чтобы ты пришел со мной.
— Мы из породы упрямцев, — проворчал он, округляя глаза.
— Да, — ответила она, не замедляя шага. — Упрямство — одно из моих лучших качеств….
Болдвин и его последователи не теряли время даром. Знак на длинной ножке — продажа или аренда, который стоял перед окном заправочной станции, был заменен на знак, на котором можно было прочитать: «Пора покончить с грехом! Найдите правильный путь!» Дверь гаража была открыта, и в проеме на скорую руку была сооружена сцена, и у Джимми Ли был великолепный темный фон, что придавало драматический эффект его напыщенным речам и картинным позам.
Его последователи, несмотря на жару, столпились на растрескавшейся бетонной площадке. Многие женщины старались пробиться поближе к проповеднику, их загоревшие лица сияли от умиления. А Джимми Ли возвышался над ними, его белая шапочка ослепительно сияла в позднем дневном солнце. Он ходил по сцене в белой, промокшей насквозь рубашке, призывая своих последователей терпеливо нести крест н поддерживать работу миссии пожертвованиями.
— Я буду продолжать борьбу, братья и сестры! Неважно, как сатана попытается поразить меня, неважно, какие препятствия встанут на моем пути. Я буду продолжать мою битву. — Он дал своим словам возможность прозвучать и зависнуть в воздухе на несколько секунд, потом драматично вздохнул и застыл с поникшими плечами. — Но я не хочу бороться в одиночку, мне нужна ваша помощь, помощь полных веры, смелых, преданных людей. Мне грустно признавать, мы живем в мире всемогущего доллара. Паства Пути Истинного не сможет продолжать нести слово истины непросвещенным толпам верующих без денег, а без паствы я бессилен. Один я — это просто один человек. С вами, поддерживающими меня, я — армия.
Пока верующие и преданные аплодировали актерскому монологу Болдвина, Лорел обошла толпу слушателей. Эти доверчивые люди вызывали жалость. Им было нужно что-то, во что можно было верить. Но то, что они выбрали и верили в этого лжеца, этого извращенного человека, выводило ее из себя.
Лорел увидела камеры, когда уже было поздно. Сначала она заметила припаркованный у гаража фургон кабельной телевизионной станции Лафейетта, которая передавала еженедельные шоу Болдвина. Неподалеку возился с телевизионной камерой оператор. Лорел была почти перед толпой, и Болдвин мгновенно поймал ее взглядом.
Болдвин, увидев Лорел, замолчал на полуслове. Его сверкающе-золотистый и горящий огнем фанатизма взгляд, блеснул, как театральный прожектор. С каждой секундой его молчания толпа становилась более напряженной, предчувствуя что-то.
Лорел застыла, когда оператор и Джимми Ли направились к ней. Она почти осязаемо ощутила циклопический глаз камеры, устремленный на нее, почувствовала на себе взгляды Болдвина и его
