Стремительно поднявшись из кресла, Брайс резким неуловимым движением руки перехватил кассету в воздухе и твердо посмотрел на адвоката:
– Он не оставил.
Тем же резким движением ладони Брайс выдернул из кассеты пленку, поджег ее золотой в двадцать четыре карата зажигалкой и бросил в стоявшую на столе хрустальную пепельницу.
Глава 23
Брайс уговорил Мэри остаться. Он был единственным человеком, попытавшимся удержать ее. Мэри отказалась от предложенного купальника. Ей показалось не слишком разумным светиться в этой толпе в полуобнаженном виде.
Кроме того, Мэри никому из них, за исключением разве что Саманты, не верила. Лукас следил своими акульими глазками за каждым ее шагом. Взгляд Шерон был цинично-холоден, что-то вроде взгляда ученого, наблюдающего за мечущейся в лабиринте подопытной мышью. Красавчик обитал где-то на другой планете, а Ума была с другой планеты. Мэри чувствовала себя так, будто попала в населенный покойниками параллельный мир, где за каждым углом ее поджидала опасность.
Брайс исполнял роль подавленного привидения. Он выбрал место в тени, рядом с Мэри, усадив справа от себя Саманту, и поставил перед собой нетронутый стакан виски.
– После несчастного случая с Люси он просто обезумел, – сосредоточенно глядя на стакан, произнес Брайс. – Мне кажется, причина отчасти и в этом.
– Они были так близки? – поинтересовалась Мэри, не сводя глаз с потянувшейся к стакану костлявой руки Брайса – движение, свидетельствующее скорее о желании подавить раздражение, нежели о необходимости успокоить некоторое внутреннее беспокойство.
Брайс бросил на Мэри острый взгляд, но на лице его при этом не дрогнул ни один мускул. Голос тоже был безупречно спокоен:
– Таунсенд дал Люси деньги на покупку ранчо. Разве она вам не говорила?
– Да я особенно и не интересовалась. Я не принадлежу к числу защитников внебрачных связей.
Саманта неловко заерзала на своем стуле, склонила голову и ничего так не желала, как стать совсем крошечной, а еще лучше и невидимой. До этого она успела сходить в дом v переодеться, с очевидным пристрастием к деталям – так переодевается маленькая девочка, дорвавшаяся до платяного шкафа своей матери. Но почему-то, даже сменив наряд. Саманта казалась еще более беззащитной, чем в купальном костюме. Мэри вспомнила об Уилле и прикусила язык.
– Так ведь в этом, понимаете, вся и штука, – вздохнул Брайс, играя кусочком льда в своем стакане с виски. – Таунсенд тоже не принадлежал. Он помешался на Люси, но сам очень переживал по этому поводу. Он не бросил ради нее жену, хотя их брак с Иреной в последние годы уже и браком нельзя было назвать. – Брайс отхлебнул виски очень маленьким глотком – ровно настолько, чтобы ощутить изысканный вкус напитка, – и уставился на противоположите сторону бассейна. – Глупость, конечно, цепляться за ничего не значащее, но привычное, когда можешь все начать сначала.
Саманта опять скрипнула ножками стула о каменную плитку площадки.
– Может быть, он все еще любил свою жену? – тихо сказала она. – Возможно, он просто не мог с собой справиться.
Брайс долго и со значением посмотрел на Саманту:
– Мы всегда можем с собой справиться, милая.
На глазах Саманты выступили слезы. Мэри захотелось обнять девушку и сказать ей, что Уилл все еще любит ее, что ему стоит помочь, стоит побороться за него, только Саманта этого не понимает. Но то было лишь предположение, а предположения уже и так завели Мэри слишком далеко в ее отношениях с братьями Рафферти. И все же она не могла сидеть сложа руки и наблюдать за тем, как Брайс соблазняет Саманту и завлекает ее в свои сети. Все равно что, засунув руки в карманы, смотреть, как сатанист охмуряет деревенскую девственницу. Мэри была здесь и несла определенную ответственность.
– Если бы люди всегда могли с собой справляться, – сказала Мэри, – у Бетти Форд не было бы клиники.[9] Для большинства людей слабость характера – не единственный недуг.
Брайс стиснул тонкие губы. Мэри не обратила на него никакого внимания, а встретила исполненный боли взгляд Саманты, пытаясь изо всех сил телепатировать девушке персональную направленность своего заявления.
– Очень романтичное замечание; полагать, что каждый человек может исправиться или заслуживает исправления, – сказал Лукас. Очевидно, посчитав, что память почившего Таунсенда может быть оскорблена полуголым видом, определявшимся шортами, Лукас сменил одеяние на широкие светло-коричневые брюки и цветастую рубаху с открытым воротом «а-ля Брайс». – Статистика, показывающая рост рецидивизма в наших тюрьмах, опровергает вашу теорию, Мэрили.
– Мы говорим не о сотнях уголовников. Речь идет о хорошем человеке, несколько раз сделавшем неверный выбор.
«То есть якобы о Таунсенде», – подумал Брайс, прекрасно понимая, что судья тут уже ни при чем. В этом случае он не мог более продолжать дискуссию с Мэри, без очередной мощной атаки на Уилла Рафферти, а Саманта, ясное дело, не была еще готова выслушать подобное. Брайс вздохнул и кивнул в знак согласия с точкой зрения Мэрили, про себя переведя ее в статус опасной особы.
– У вас очень наивный взгляд на человеческую натуру, – поднося к губам стакан с коктейлем, заметила Шерон. Она сидела между двумя мужчинами все еще в купальнике, лишь накинув на угловатые плечи черное прозрачное покрывало, мало что скрывавшее на обнаженном теле.
– Я предпочитаю думать об этом с большим оптимизмом, – криво усмехнувшись, возразила Мэри.
– Глупо! – резко заявила Шерон, чье внимание было сосредоточено на Брайсе. – Все люди исходят лишь из своих эгоистичных интересов. Те, что поумнее, взбираясь наверх, переступают через всех, кто может способствовать им в достижении желаемого. Жестокие идут напролом. Дураки же обречены на то, чтобы их топтали и оставляли умирать. Каждый за себя.
