концов, это американцы, а не израильтяне или британцы, которые в таких делах были куда более принципиальны. Американцы — мягкотелы. Они шумные, задиристые и любят демонстрировать крутые мышцы. Они хороши, когда нанимают других, если дело доходит до драки, или когда захватывают население мелких островов, но как только их собственному комфорту и безопасности угрожает дамоклов меч, они становятся бесхребетными. Они будут вести переговоры и тянуть время, надеясь, что кризис как-нибудь разрешится сам по себе. И под конец, если не смогут добиться желаемого результата, они уступят. В этом деле его самым опасным оружием будут сами американцы и в первую очередь их средства массовой информации. Но сначала он даст им почувствовать свое присутствие.
Первый акт станет демонстрацией серьезности его намерений. А затем последует второй, и третий, и четвертый, назначенные и исполненные таким образом, чтобы обеспечить максимальное воздействие. И вскоре население будет громко требовать освобождения Гарсиа. А между тем облеченные властью будут визжать, топать ногами, как штурмовики ботфортами, — много шума и никакого эффекта, а в ответных мерах они будут непоследовательны и делать ошибки. Ошибки, которые он превратит в свое преимущество. На самом деле, он еще даже не приступил к выполнению своего плана, а они уже совершили одну очень большую оплошность.
Он смотрел новости, чтобы убедиться в оглашении своего заявления. Репортер, которого порекомендовал посол, будет очень полезным. Тщеславие превратит его в идеальную пешку.
Он рассчитывал спровоцировать давление на ФБР, позволив им обнаружить тело Марсии. Как он и предполагал, это раскрыло им глаза на то, что их секретность была под сомнением. Теперь они запаникуют и моментально начнут менять все приготовления. Немного везения, и в спешке они наверняка допустят хоть какую-то ошибку, которая выдаст их с головой, потому что Марсия, к сожалению, не смогла выяснить, где содержится государственный свидетель.
Она лишь убедилась, что действительно существует свидетель, которого ФБР довольно смутно упоминало под псевдонимом «Сонгберд».[18] Ей также удалось выяснить, какого рода показания он согласился дать взамен на помилование и переселение по федеральной программе защиты свидетеля. Но, ступая по этой опасной тропинке, она где-то споткнулась и выдала свое руководство до того, как успела узнать, где прячут свидетеля. Она была напугана, и он знал, что Марсия чуть ли не собиралась исчезнуть. Она перестала быть полезной и превратилась в обузу. Было необходимо ее убрать, впрочем, он с самого начала предвидел это, но из-за того, что она не смогла собрать всю необходимую информацию, возникли некоторые затруднения. Зато американская пресса чуть ли не протянула ему необходимые данные прямо на блюдечке.
Комиссар полиции Гордон мог быть превосходным администратором, но лжец из него вышел никудышный. Когда репортеры засыпали его вопросами, собирается ли полиция взять на себя опеку над свидетелем, жесты и выражение лица мгновенно его выдали. Скорее всего, кто-нибудь из ФБР или полицейского департамента сболтнул лишнего. Или газетчики сами догадались о такой возможности. Так или иначе, но реакция Гордона на этот вопрос была абсолютно ясной. Он попытался это скрыть, но из этого не вышло ничего хорошего.
В этом был здравый смысл. Американское ЦРУ всегда одолевали навязчивые идеи секретности, особенно, учитывая открытую природу здешнего общества. И было общеизвестно, что не в их привычках рассказывать ФБР, чем они занимаются. Два агентства всегда соперничали. Между ними никогда не было теплых отношений. Узнав, что двуличность ЦРУ поставила операцию под угрозу, для ФБР было бы логично предпринять шаги по обеспечению безопасности свидетеля, который был под их протекцией. А что может быть лучше, как позволить полиции Готэм-Сити взять на себя опеку над свидетелем? В конце концов, это их город, и с их опытом борьбы против организованной преступности, и системой помилования в обмен на информацию, у них наверняка имелись засекреченные, безопасные явки. Явки, о которых ни ЦРУ, ни ФБР ничего не знали. Это было эффектным способом избежать утечки информации, в том числе из своей собственной организации. А если со свидетелем что-нибудь случится, вина падет не на них, а на полицию Готэма. Да, в этом был здравый смысл.
И это было ему на руку. Одновременно он заставит американское правительство освободить Гарсиа и избавить генерала от опасного свидетеля. Это будет аккуратным и выгодным дельцем, которое безмерно повысит его состояние. А сейчас он сфокусирует все свое внимание на комиссаре полиции Джиме Гордоне.
5
Уже была почти полночь, когда Джим Гордон въехал на обзорную площадку неподалеку от поворота к Приюту Аркхама. Это было в двух минутах езды от города — через мост, а потом по шоссе вдоль реки. За мостом кирпич и бетон громады Готэм-Сити уступили место лесистым окрестностям. В утренние и вечерние часы пик иногородние, получившие работу в городе, буквально душили трассу, но во все остальное время движение было слабым, а в этот поздний час и подавно — машин почти не было. Свернув с Северного шоссе, он проехал несколько миль вперед, оставив за спиной ночное движение. Дорога тянулась вдоль поросших лесом крутых берегов Готэм-Ривер и вливалась в живописную смотровую площадку, с которой как на ладони был виден Готэм-Бридж,[19] а за ним, через реку — мерцание городских огней. Порой здесь можно было встретить парочку молодых влюбленных, ищущих уединения, но нет ничего проще, чем сверкнуть полицейской бляхой и попросить их поискать другое место. Впрочем, на этот раз усыпанная щебнем обзорная площадка оказалась безлюдной. Примерно в миле дальше по дороге был поворот налево, к Приюту Аркхама. Эта лечебница для умалишенных преступников располагалась на территории старого поместья, а присутствие подобного учреждения предотвратило развитие жилищного строительства в этом районе. Никто не желал селиться по соседству. Это было одно из самых уединенных мест, какое только можно найти.
Он припарковал машину, вылез на свежий воздух и раскурил трубку. Затянувшись, он озабоченно посмотрел на далекий город за рекой. Где-то там, думал он, разгуливает на свободе международный террорист, безжалостный наемный убийца, оставивший за собой цепочку кровавых следов по всей Европе. Как бы ему хотелось, чтобы эта цепочка оборвалась здесь, в Готэм-Сити. Но для того, чтобы действительность соответствовала желаниям, ему необходима помощь.
Через некоторое время он услышал шум приближающейся автомашины. Только это была не просто автомашина. Глухой, высокий вой ее двигателей не имел ничего общего с ревом автомобилей, когда-либо покидавших сборочные линии Хамаматцу или Детройта. Это мог быть только Бэтмобиль.
Гордон обернулся и увидел, как он въезжает на площадку. Это было последнее воплощением Бэтмобиля: узкий и черный, как все предыдущие, но меньший по габаритам и с аэродинамически-обтекаемой формой. Кузов представлял собой смесь Феррари F40 и Ламборгини Дьяболо — двух самых экзотических моделей в мире, но Бэтмобиль дал бы им сто очков вперед. К тому же он был оборудован «дополнительными удобствами», о каких фанатичные поклонники Феррари могут только мечтать. Даже оставаясь на месте, он казался космической ракетой, а когда ее водитель утапливал акселератор в пол, ускорение вдавливало тело в эргономическое сиденье, как будто вы космонавт, взлетающий с мыса Канаверал.
Дверь распахнулась и Рыцарь в накидке вышел из машины, растворившись в темноте словно тень. Гордон не мог его ясно разглядеть, пока тот не подошел почти вплотную.
— Вы хотели видеть меня, Джим, — сказал низкий знакомый голос.
Как всегда Гордон терялся в присутствии этого человека. В Бэтмэне было шесть футов, два дюйма росту, и весил он около двухсот сорока фунтов, из которых ни унции жира. По комплекции он походил на чемпиона по бодибилдингу. Но дело было не только в размерах, но и в том, как он держал себя, как двигался и как говорил. Все связанное с ним производило впечатление повелительной уверенности в себе, которая еще больше подчеркивалась его театральным костюмом. Его голос обладал звучностью и тембром. Он двигался с предельной скупостью движений, без ерзанья и неуклюжести, которые свойственны большинству людей. Глядя на него, можно было представить идеал полного самообладания. И было почти невозможно находиться с ним рядом и не чувствовать некое подобие ужаса.
— Я боялся, что вы не придете, — сказал Гордон.
