после концерта обрушит на нее весь свой гнев.
Отчаянно пытаясь уничтожить улики хлопаньем ресниц, она вдруг заметила, что за ней кто-то наблюдает из соседней ложи. Возмущение придало ей сил, как придает порой сил бодрящая пощечина. Какие же встречаются на свете наглецы! Джулиана уже приготовилась опалить грубияна самым уничижительным взглядом из своего арсенала, но тут ее обуял ужас и рука непроизвольно метнулась к горлу: она узнала грубияна.
Это был лорд Чиллингсворт.
Ей захотелось кричать, возмущаясь несправедливостью мира. Из всех друзей Сина этот, похоже, невзлюбил ее больше других, хотя никак не проявлял своей неприязни ни словом, ни делом (если, конечно, забыть о том вечере, когда он навязывал ей свои поцелуи). И все же время от времени она ловила на себе его пристальный взгляд, и в его голубых глазах ясно читалась враждебность. Она же и представить не могла, чем заслужила такое отношение.
Губы лорда Чиллингсворта расплылись в улыбке, и Джулиана встревожилась не на шутку.
На его лице было написано глубокое удовлетворение. Он чувствовал себя победителем. Судьба распорядилась так, что гонцом с дурной вестью о ее предательстве будет именно он. И она могла быть уверена: этот человек не попытается обелить ее в своем рассказе.
Впрочем, что могло очернить ее больше, чем правда?
— Ты куда?
Раздраженный голос лорда Гомфри прервал их бессловесный разговор. Она, оказывается, не осознавая, что делает, попыталась встать, но тут вмешался ее кавалер-самозванец. Видимо, теперь он и подавно не уберет свою ручищу с ее плеча.
— Мне нездоровится, — солгала Джулиана, тщась освободиться от железной хватки Гомфри, от которой у нее уже немело плечо. — Хочу выйти в вестибюль на минутку.
Он обвел свободной рукой сгрудившихся вокруг приятелей.
— Ты в кругу друзей. Не стесняйся, можешь понюхать свою соль прямо здесь.
Говоря это, он даже на нее не смотрел.
Джулиана придвинулась к нему и прошептала на ухо:
— Милорд, леди может нездоровиться в разных смыслах. Иногда это очень интимный вопрос. — Она покосилась на его руку. — Иногда ей требуется помощь.
Графа одолевали сомнения.
Вероятно, он думал, что она при первой же возможности сбежит из театра. А может, волновался, что она расскажет всем о кабале, в которую угодила. Если бы они были вдвоем, она бы заверила его, что волноваться незачем: она сполна выплатит долг своей матери.
— Господи, да отпустите вы бедняжку! Пусть придет в себя, — с укоризной сказала спутница лорда Рипли.
Понятное дело, лорд Гомфри подозревал ее в обмане, но в этой вежливой просьбе, на первый взгляд, не было ничего предосудительного. Он не хотел предстать тираном перед друзьями.
Он кивнул и наконец разжал пальцы.
— Вестибюль. И не дальше, — с этими словами он похлопал ее по плечу, не зная, что под тканью платья уже проступили синяки. — Я присоединюсь к тебе, если ты не сможешь вернуться сюда.
Угроза в его голосе была столь же явной, что и ледяная злоба во взгляде.
Если она не вернется на свое место, он найдет ее и затащит в ложу силой. Джулиана робко кивнула в ответ. И когда она уже встала и приготовилась выйти, с губ ее вдруг сорвался изумленный вскрик.
В дверях стоял Син, и выражение его лица нельзя было назвать иначе, кроме как «кровожадным».
Святые угодники, это было даже хуже, чем она могла представить!
Гнев, который Син еще удерживал на привязи, хотя и с трудом, готов был сорваться с поводка в любой момент. И Джулиана боялась, что первым делом он набросится на нее.
Глава 14
Алексиус смотрел на Джулиану, и боль предательства жгла его изнутри.
— Если ты не собираешься прыгать с балкона, то спасаться бегством лучше в обратном направлении.
Страх, горевший в глазах Джулианы, выдавал ее так же беспардонно, как и слабые попытки вскинутыми руками отгородиться от него. Еще вчера — да что там, еще час назад — Алексиус сразил бы любого, кто посмел бы поставить честь его любовницы под сомнение. И даже сейчас, видя перед собой безапелляционные доказательства ее измены, он все еще силился оправдать ее.
Алексиус протянул ей руку.
— Идем со мной.
Затравленный взгляд Джулианы переметнулся с него на лорда Гомфри, ставшего сзади нее. Губы Алексиуса задрожали от ярости: «Жалкий трус! Настоящий джентльмен никогда не спрятался бы за спину женщины».
— Леди Джулиане наскучило ваше общество, Синклер, — сказал граф, пятясь к балконному ограждению и выпячивая грудь, точно снегирь. Оставалось только защебетать. — Не унижайтесь сами и не унижайте даму — лучше ступайте отсюда, вам тут не рады.
Не сводя глаз с Джулианы, Алексиус велел Гомфри замолчать одним резким движением руки, рассекшим воздух.
— Это правда? Ты добровольно ушла к этому ослу?
Джулиана старалась не смотреть ему в глаза.
— Мне… Мне нужно с тобой поговорить. Я пыталась… Мой лакей отнес тебе записку…
— Записка ничего не объясняет! — крикнул он, и Джулиана испуганно поежилась.
Вокруг собиралась любопытствующая толпа, и всеобщее внимание явно заставляло Джулиану страдать еще больше. Но, к ее превеликому сожалению, Алексиусу на это было наплевать; более того, хитрец решил использовать ситуацию с выгодой для себя.
— Ну же?!
Она вскинула глаза, в которых Алексиус ожидал увидеть слезы. Эти колдовские зеленые глаза были мощнейшим оружием в борьбе с мужским гневом. Он был даже согласен пасть жертвой этого оружия, но… глаза Джулианы были сухи.
— Если бы вы меня хоть капельку понимали, лорд Синклер, то знали бы ответ, — холодно сказала она.
Именно такой увертки он и ожидал от этой несносной женщины, задавшейся целью довести его до белого каления. Он сделал шаг вперед — и Гомфри тотчас вцепился Джулиане в плечо, не то выражая поддержку, не то заявляя свое право собственника.
Алексиуса мало волновали побуждения этого человека.
Одного факта, что он по-хозяйски трогал Джулиану, а она молча это сносила, было достаточно, чтобы развязать Алексиусу язык и подлить масла в огонь его бешенства.
— Леди Джулиана, вынужден признать: я никогда вас не понимал. Рискуя создать о себе впечатление как о человеке жестоком и без нужды переходящем на личности, я все же добавлю, что редко задумываюсь о внутреннем мире девушки, которую хочу элементарно поиметь.
Намек не отличался тонкостью.
Джулиана едва не задохнулась, словно получив оплеуху. Леди и джентльмены, собравшиеся в ложах, удивленно и смятенно зашушукались.
Лицо Алексиуса не дрогнуло. Он не собирался извиняться за причиненную боль.
Она лишь покивала головой, тряся золотистыми кудрями:
— А я понимала вас прекрасно, лорд Синклер.
