заботила ее обувь, а не уровень соцобеспечения малоимущих, потому и нравились ей так сильно лошади Куперов: каждая из них стоила больше, чем когда-либо мог заработать отец.
Холлис хорошо помнит, как они сидели на каменной стене, с высоты которой Марч могла считать и пересчитывать табун. Был жаркий ветреный день, она придерживала длинные темные локоны, что летели ей в глаза. Ветер громыхал как барабанный бой, как штормовое предупреждение, и все вокруг пахло травой. Да, лошади мистера Купера — не ровня костлявым «мешкам соломы», что бродят по дворам других ферм 22 -го шоссе. Его скакуны участвовали в скачках Белмонта и Саратоги. Они так резвы, что запросто обгоняют буревые тучи, которые обычно наплывают с Лисьего холма.
Как только Холлис женился на Белинде, он продал всех лошадей. Точнее, почти всех. Теперь в конюшне, рассчитанной не на один десяток, осталось только трое: ленивый Пони его сына Купа, рабочая старушка Джеронимо, некогда тягавшая тюки со свежим сеном в поля для чистокровок, да Таро, конь Белинды, убивший двух своих наездников (потом его сняли с состязаний). Холлис всех их ненавидит. Ненавидит звуки и запах лошадей. И глупых, что шарахаются от безобидного ужа и дождевых луж, и таких умных, как Таро. Причем последних даже больше.
Приблизившись к конюшне, Холлис слышит, как хнычет пони. Совсем негромко, но этот звук напоминает Холлису, как ужасен может быть крик лошади. Не успев остановить нахлынувший поток воспоминаний, он видит белого коня, падающего на колени. Образ настигает как снегопад, как сель, с головой тебя поглотивший.
Нет, он не собирается с этим жить. Он привык автоматически отключать память, чуть она коснется времен его отсутствия. Некоторые скажут, три года — не так уж много. Однако Холлис знает: достаточно, чтобы внутри тебя образовалась настоящая дыра; в самый раз — для полного опустошения, отныне и навсегда, и не важно, кем ты прежде был или мог стать.
Таро — в первом стойле, как и всегда, с того дня, как поступил на ферму Гардиан. Гнедая чистокровная верховая,[5] темный, словно красная древесина; он сорвал бы на аукционе больше, чем любая из выставленных Холлисом лошадей, — если б не репутация, столь печально известная. По сей день для коневодов всего Восточного побережья Таро — пример скакуна, чей потенциал подчистую загублен, неоднократного призера, в такой степени свихнувшегося, что только и осталось продать его на собачий корм. Хоть он и слушался Белинду, горожане до сих пор вспоминают, как пару раз он вырывался на волю. Сэм Девероу, например (владелец магазина инструментов), и Мими Фрэнк (у нее салон красоты «Бон-Бон») божатся, что видели, как Таро, скача по городу, дышал огнем из ноздрей. Именно он, ходят слухи, опалил как-то теплым майским вечером всю сирень на Мейн-стрит. И доныне от цветов, что распускаются на тех кустах, несет запахом серы. Говорят даже, что дети, вздумай они нарвать букетик, моментально получают ожог руки.
С чего бы это прижимистому Холлису держать никчемного старого коня, удивляются многие. Женщинам нравится думать, что это знак уважения к Белинде, мужчины же острят: ему просто невмоготу лишиться своей вещи за бесценок. Неверны оба предположения.
Холлис держит Таро, ибо тот настолько же бесполезен, как и он сам. Они видятся каждый вечер, и всякий раз их обоюдное презрение крепнет. Однако это вовсе не означает, что Холлис намерен как-нибудь избавиться от Таро. Не станешь же и впрямь считать одинокое создание ровней себе настолько, чтобы, выведя из конюшни, пустить ему пулю в висок?
— Как дела, приятель? — подходит Холлис к стойлу.
Чистокровный скакун, как всегда, смотрит сквозь него.
— И тебя туда же, твою мать.
Холлиса всегда поражало, насколько дьявольски высокомерной способна быть лошадь.
— Вот ублюдок, твою мать.
В тот день, когда они впервые пришли сюда с Марч, их застукал Джимми Пэрриш. Теперь он ковыляет с палочкой и все вечера торчит во «Льве», где до смерти уже всем надоел своими россказнями о бегах. А тогда он был сторожем на ферме и, очень серьезно относился к своей работе. Вообще-то их обнаружила собака, один из глупых пуделей Аннабет Купер. Он принялся лаять как безумный и вывел Пэрриша прямиком туда, где они прятались.
Куперы не были дружны с другими горожанами, знак «Вход воспрещен» красовался по всему периметру их владений. Даже на званые вечера, что давались на протяжении всего лета, они приглашали гостей из Бостона и Нью-Йорка, а не местных, хотя те всегда знали, когда именно Аннабет Купер закатывает одну из своих вечеринок: из Бостона везли фургоны роз, и выставлялось так много шампанского, что напивались даже пчелы. Они залетали потом во все окрестные дома, безумно жужжа, но от помутнения рассудка совсем не жаля.
Холлис и Марч были, несомненно, в курсе, что их не звали во владения Куперов, однако все равно пришли считать лошадок. Он до сих пор помнит звук ветра того дня. Слышит его во снах и проходя по пастбищам, коих он теперь владелец. Ветер так выл, что слов Марч нельзя было расслышать, однако Холлис и без того видел, как ее нога застряла меж камней. Пудель подбежал и цапнул. Для собаки такой мелкой породы у него были странно большие зубы. Должно быть, он действительно глубоко куснул — рука Марч обагрилась кровью.
— Я немедленно звоню в полицию, — орал сквозь ветер Джимми Пэрриш.
Ее белая рубаха вздымалась по ветру, как флаг. Марч знала: у Холлиса были нелады с законом. Как- то он стащил дорогой журнал с прилавка, и хозяин маркета донес на него, когда он зашел купить упаковку пива. Холлис — парень из большого города, волею судеб заброшенный на Лисий холм. Он такой какой есть, Марч понимает. Но еще один просчет — и все может закончиться очень плачевно.
— Беги, — говорит она губами, зная, что ветер не перекричать. — Беги скорей.
Испугавшись полиции, вымотанный шумом ветра, Холлис развернулся и бежит. Он хорошо бегал, не догнать. Но этот день, как показало будущее, не занял место в привычной череде неотличимых друг от друга будней, когда больше не гадаешь на протяжении многих-многих лет, что было бы, если бы не… Не будь он такой быстроногий, поймай его Пэрриш, останься он там, где стоял… А ведь они могли в тот день пойти на озеро и не шпионить на ферме. Не так ли задается ход судьбы, меняя будущее? Неверный выбор, буйство ветра, пудель, не нашедший, чем еще себя занять…
Бывает, люди точно знают, в какой именно момент всего лишились. Они оглядываются назад и, хоть убей, не в состоянии понять, почему тогда не поступили по-иному. И в самом деле, зачем Холлис побежал? Отчего не остался рядом?
Он ждал Марч, казалось, вечность — на изрытом бороздами шин проселке, что вел с фермы на Лисий холм. К полудню поутихло, но рев ветра сменил гул прихлынувшей к вискам крови. Чем дальше, тем сильнее болела голова. Небо стало цвета чернил, заквакали лягушки, взошла луна. На дороге появилась Марч.
В руках — букетик роз, срезанных в саду Аннабет Купер. Бархатные «Юнити», «Двойная услада», «Мир»[6] прижаты к ее груди. Она бежит к нему. Рдеющие в ночи розы — это и увидел вначале Холлис, внезапно ощутив, что готов заплакать. Так бы и случилось, не заговори Марч в первый же момент. Он, конечно же, не слушал ее взволнованный рассказ. «Ах, как любезен Ричард Купер, а его сестра Белинда так добра, что держит у себя опоссума, кормит его смоченной в теплом молоке булкой, позволяя спать у себя в ногах на одеяле, хоть, миссис Купер и запретила держать в доме животных (кроме, разумеется, своих пуделей)…» Нет необходимости все это выслушивать — он и так понял, что произошло, едва взглянув на Марч. В один день из-за дурацкой собаки и каменной стены он потерял ее.
Лишь только ферма стала его собственностью, Холлис срезал розы Аннабет Купер, все до единой. Они росли у штакетника и оказались куда упрямее, чем он предполагал. Приходилось что ни год брать серп и срезать побеги, которые отрастали вновь и вновь. А нынешней весной он обнаружил на земле лежащую красную розу. Она напоминала лужицу крови. Холлис затолкал цветок ногами под корни живой изгороди и все же продолжал видеть его краем глаза, И видел еще довольно долго после того, как тот занял и умер.
Однако этим вечером его мысли — вовсе не о розах. Они о мести. Кто хоть однажды ощутил вкус мщения, поймет, о чем здесь речь. Когда без устали подсчитываешь свои завоевания и потери твоего врага, пусть эти цифры и не меняются годами. Наиболее непросто, конечно, прикинуть цену человеку. Вот Хэнк, например, — приемный племянник Холлиса — это, финансово выражаясь, актив, графа «плюс». Хотя именно сегодня он, — пассив, то есть полновесный «минус»: парень должен был проверить, что
