приболевший пони не прилег. А он в место того уснул в кресле-качалке, и пони опустился на колени, уткнулся мордой в сено и стонет.
— Как спится?
Хэнк вскакивает, спотыкаясь о собственный ботинок. За прошедший год парень вымахал на полтора десятка сантиметров. Теперь в нем без малого метр девяносто, а он знай себе растет, отчего ему и самому неловко. Белокурый, как и Алан, его отец, Хэнк покрывается румянцем всякий раз, когда смущен.
— Вот черт! — клянет он себя — без всякой, впрочем, на то нужды, поскольку Холлис прекрасно с этим управляется и сам.
— Что ты себе думаешь? Или, может, вообще перестал думать?
— Извините, — говорит Хэнк как нельзя кстати, поскольку никогда и ничего не делает как надо (на взгляд Холлиса, по крайней мере).
Да, сегодня Хэнк весь день какой-то рассеянный, витает мыслями бог знает где. Он действительно задумался — о Джудит Дейл, которая всегда заботилась о нем и Купе. Каждый вечер, с того самого дня, как умерла Белинда, она готовила им обеды — кукурузные оладьи, приправленный острым карри индюшачий суп, заварной тыквенный крем, пирог с начинкой из дикого винограда… Не было сил себя унять, когдамиссис Дейл ставила на стол свои творения. Хотелось обрести тройной желудок, как у коровы: гребешь в себя, словно лопатой, и все просишь, просишь добавки.
Теперь у Хэнка с Холлисом — по большей части сухие бутерброды с чайной колбасой и сыром да всякие полуфабрикаты из консервов: супы, перченое мясо и т. п. Никакого вкуса, пока не опорожнишь туда полсолонки. Миссис Дейл не терпела подобного меню. Она свято верила в кулинарию «ручной работы». Каждый год на день рождения Хэнка пекла шоколадный торт. Даже после того, как умер Куп и Холлис сообщил ей, что в ее услугах здесь больше не нуждаются (и она вернулась жить на Лисий холм), Джудит все равно посылала Хэнку раз в год шоколадный торт, и он всегда съедал его до последнего кусочка.
В последние несколько лет Хэнк ходил, на Лисий холм раз в две недели — проведать миссис Дейл и помочь, если что. Десять дней назад он как раз вычищал ей водосточные трубы, хотя она и силилась уверить, что вполне может позвать для такого дела Кена Хелма. А после, дала парню кусок клюквенного пирога с апельсинными дольками. Нет на свете людей, которым бы хватило воли отказаться от вкусностей миссис Дейл. Она частенько носила пироги на Глухую топь, в тот старый дом, что возведен, как утверждают, самим Основателем, Аароном Дженкинсом. Джудит везла туда на ручной тележке полные сумки бакалеи, плотные шерстяные одеяла, чистые перчатки и носки, а также спички, мыло и свитера с распродаж (раз в месяц их устраивают в здании муниципалитета).
Она пеклась буквально обо всем, что нужно человеку для существования в этом мире, — по крайней мере, что касается материальных вещей. И никогда не ступала на запретную территорию души. Никаких советов, если только прямо у нее не спросишь. Не было, к примеру, случая, чтобы она предложила Хэнку пойти в Глухую топь. «Сходил бы повидал отца» — не было такого. Она, скорее всего, думала об этом — возможно, даже была убеждена, что, пока Хэнк не сходит к той лачуге, где камыш вымахивает в рост человека, его жизнь не обретет смысла. Однако все, что Джудит Дейл произнесет, налив ему чаю: «Тебе с лимоном или с молоком?» И крепко обнимет, когда парню пора уходить. До сегодняшнего полудня Хэнк и не знал, что ее уже нет. Он забежал в маркет (что на Мейн-стрит) и там, в отделе домашних питомцев, за поиском минерального масла для хворого пони; случайно услышал, как в соседнем проходе говорят о похоронах Джудит Дейл. Что-то горячее и влажное заволокло взгляд, но Хэнк сдержался и не заплакал. Он стоял и стоял в том отделе, пока не перестала кружиться голова, а затем подошел к кассе, расплатился и вышел.
И теперь, когда стемнело и нужно бы идти в конюшню к пони, он, забывшись, вспоминал о выражении лица Джудит, когда она произнесла, что Куп умер. Был зимний вечер, освещенный бледным светом звезд. Хэнк покормил псов и, возвращаясь в дом, слышал гулкий стук своих шагов по мерзлому грунту. Миссис Дейл ждала его у открытой двери, сноп желтого света лег полосой на землю. Она положила ему руку на плечо (Хэнк с удивлением отметил, что ей для этого пришлось вытянуться).
— Мы потеряли его, — услышал он и в тот миг понял, что никогда прежде не видел настоящего горя.
Вот почему сегодня, спустя годы, он позабыл о своих обязанностях (упущения вообще-то не в его обыкновении) — Хэнк слишком поражен тем, что происходит, когда кого-либо теряешь. Когда его мать умерла, он был еще так мал, что совсем ее не помнит. А отца предпочитает даже не вспоминать. Куп, сын Холлиса и Белинды, умер в свои двенадцать, так никогда и не узнав, чем закончится книга «Остров сокровищ», которую взял почитать у миссис Дейл в последний месяц своей жизни.
Выполняя за Хэнка его работу, Холлис надел на шею пони лассо и, хотя тот упрямился как осел и вращал глазами, натянув веревку, заставил его подняться на ноги. Затем он высыпал в ладонь немного соли и вдунул ее в ноздри лошадки. Единственно, что было общего в характере между ним и сыном, — их стойкая нелюбовь к лошадям. Куп вообще испытывал по отношению к животным аллергию и неизменно подхватывал крапивницу, как только приближался ко всему, что имело хвост. Именно Белинда настояла, что мальчику нужен пони, а Хэнк приложил все усилия, дабы это умилительное создание у них осталось — в память об умершем мальчике.
— Извините, я заснул. Больше этого не повторится.
— Подкинь мне еще пару веских причин, и я избавлюсь от этого животного.
Хэнк кивает. Он знает, о чем речь. Парень привык держать рот на замке, а мысли — в черепной коробке. Привык к манере Холлиса выражаться, а тот привык к Хэнку, за эти-то все годы.
— Слыхал о миссис Дейл?
Хэнк опять кивнул. С Холлисом нужна осторожность и еще раз осторожность. Семь раз подумай, взвесь каждое слово, прежде чем открыть рот.
Они выходят из конюшни вместе, под полог звездной ночи, странно ясной и холодной для этой поры года. Прошедший дождь при таких заморозках доставит им завтра хлопот с грунтом, когда они, приедут хоронить Джудит Дейл. Она была хорошей женщиной, тут Холлису нечего сказать. Конечно, та еще зануда, — но она не бралась судить о том, чего не понимала, а это качество, насколько ему известно, большая нынче редкость. В отличие от Алана и городских парней она хорошо к нему относилась. Однако это вовсе не означает, что ему нужно завтра на кладбище рыдать навзрыд. «Из праха ты возник и в прах изыдешь» — этим все сказано. Не в силах изменить жизненный факт — сообрази, по крайней мере, просто уйти от него. Вот кредо Холлиса. Как можно быстрее уйти.
— Надумаешь пойти на похороны — дело твое.
— Спасибо. Я сходил бы, если можно.
Отправься Холлис в похоронный зал, тому была бы одна-единственная причина: Марч Мюррей. Но нет, теперь он подождет, пока она сама придет к нему. Он знает: рано или поздно это случится. Ведь Холлис получил уже все, что раньше было для него под запретом. Все, кроме одного, — Марч. Он никогда не любил никого другого и никогда не полюбит. Прежде казалось — ему без нее не жить! В известном смысле так оно и было: полжизни он провел, стремясь к пустым по существу целям. Теперь же нужно только время, и ничего больше. Те, кто полагает, что мечты не осуществить силой своей гордости, самолюбия, — просто глупцы. Марч уже вернулась в город. И ее возвращение к нему — лишь дело времени. Холлис долго ждал и может подождать еще немного.
Сегодня он пойдет спать в комнатку у кухни, ему не вынести одинокой ночи в старой супружеской спальне. А утром, когда горожане будут одеваться для панихиды и Марч Мюррей примется расчесывать свои длинные темные пряди, Холлис, как обычно, сварит себе кофе и приступит к будничным делам: уплата по счетам, разговор с личным юристом, арендные платы, погашение накопленных долгов… В полдень, когда все, покинув похоронное бюро, направятся на кладбище (оно возле 22-го шоссе, как раз за полем для гольфа), Холлис, как всегда, будет совершать обход своих владений: не повалена ли где ограда, не проник ли кто непрошеный? Он это делает каждый день и будет делать не превращая, пока не обессилеет. Прекрасно зная, что если он вдруг остановится, оглянется вокруг себя, то каждый клочок его земли напомнит ему обо всем том, что пошло не так, как надо.
