в десять и вернуться к трем.
О возвращении Эльв не думала. Она считала минуты до встречи с любимым.
Обычно дорога от школы до деревни занимала полчаса, но Эльв бежала вприпрыжку. Лорри ждал на парковке за прачечной, как было условлено. Эльв и Лорри укатили в лес по старой дороге. Они могли быть сколь угодно беспечны. Могли делать что хотели. Они поспешно занялись любовью в машине, сгорая от нетерпения. Лорри посадил Эльв на колени и пояснил, что это настоящая жизнь. Это то, чего они ждали. Они вышли из машины и отправились на разведку. Нашли пруд, разделись и, не задумываясь, нырнули. Лягушки порскнули во все стороны. Вода была ледяной, от неожиданности Эльв и Лорри вцепились друг в друга. Солнце светило слабо и тускло, но, выйдя на прохладный воздух, Эльв не стала одеваться. Она улеглась на старое одеяло, которое расстелил для нее Лорри. Десятки крошечных бабочек порхали над цветами рудбекии и чертополоха. Эльв заплела косу и заколола наверх. Если Арнелль действительно существует, в нем такие же рыжеватые леса из сосен, дубов и берез, такие же заросли папоротников с пятнышками света.
Лорри оделся и пошел к машине. Он напевал себе под нос. «Так вот что такое счастье», — подумала Эльв. Лорри привез чернила и иглы, чтобы отметить этот день. И «ведьму».
— Мой роковой изъян, — заметил Лорри, опускаясь на колени.
Эльв решила уколоться. Лорри сперва отказывал, но она поддразнивала и просила, пока он не согласился. Он сам сделал ей укол: затянул руку ремнем, велел закрыть глаза, помешивая, растворил порошок над пламенем зажигалки. Эльв затопило восхитительное счастье. Еще она хотела татуировку, и Лорри велел лечь ничком. Эльв вынырнула из своих видений и повиновалась. Она даже не почувствовала иглу. Она парила, все было идеально, и когда Лорри наклонился и спросил, не больно ли ей, ответила, что ни чуточки. Как зелен свет! Как быстро носятся стрекозы над поверхностью пруда! После того как Лорри закончил, Эльв подошла к машине и посмотрела в зеркало заднего вида. У основания ее шеи расцвела маленькая черная роза.
Эльв не хотела возвращаться. Она привела Лорри тысячу причин забрать ее с собой, но в конце концов поняла, что он прав. Ей нет восемнадцати. Если их поймают, она вернется в Уэстфилд, а Лорри отправится в тюрьму. Эльв оделась и распустила волосы. Уже поздно. Дело плохо.
— Меня накажут, — испугалась Эльв.
— По крайней мере, бить тебя не станут, — заверил Лорри.
Он отвез ее до половины дороги и встал на обочине. Эльв забралась к нему на колени, обхватив руками и ногами. Она не хотела его отпускать. Мир, такой яркий рядом с ним, без него терял всякий смысл.
— А если мы больше не увидимся? — спросила она.
Лорри поклялся, что будет ждать, когда она выйдет из Уэстфилда. Он найдет ее даже на краю земли.
— Что случилось с собакой? — спросила Эльв. — С Мамашей? Расскажи хотя бы о ней.
Через некоторое время худшие представители Народа назначили за голову собаки награду. Вместе с Мамашей Лорри был непобедим с десяти до семнадцати лет. Некоторым это не нравилось, потому что угрожало иерархии подземного мира, в котором зло порой само себе награда, а добро часто страдает. Однажды в середине лета, когда в тоннелях было жарко и кипели страсти, Лорри проснулся и с ужасом увидел, что собаки нет. Мамаша ни за что не оставила бы Лорри по собственной воле.
— И что случилось? — Эльв покрепче обняла любимого.
Рассказывать не было времени. Небо уже приобрело глубокий синий оттенок раннего летнего вечера. Все сроки вышли. После отъезда Лорри Эльв запаниковала. Ей хотелось побежать за возлюбленным по пустому шоссе. Но она не осмелилась разрушить их будущее опрометчивым поступком.
Она вернулась в Уэстфилд, не обращая внимания на гудки дальнобойщиков. Комендантский час давно прошел. Ее ждали. Еще пять минут — и о пропаже ученицы сообщили бы полиции штата. Даже мисс Хаген не могла ее спасти.
Эльв обрезали волосы и обрили электрической бритвой. Она вспоминала объятия Лорри и клятвы.
Думала о зеленой воде, лягушках, водяном шпинате, распускающемся листок за листком. Думала о первом поцелуе и том, что он открыл ей. Эльв всегда считала, что волосы — ее главное украшение, ее единственное достоинство. Честно говоря, ее изумила храбрость Мег в тот день, когда сестра подстриглась. Теперь ее очередь, но она не станет ни обижаться, ни горевать о потере. Она не станет прятаться. Остальной мир ничего не значит. Существует только Эльв, и она принадлежит Лорри. Ей протянули зеркало, и Эльв не стала плакать и закрывать голову, как другие девочки. Она не собиралась предавать собственную плоть и кровь, как сестра. Она даже не вздрогнула, увидев свое отражение. С остриженными волосами черная роза словно расцвела на шее. Так даже лучше.
Это ее внутреннее «я».
Дедушка умер в конце зимы от сердечной недостаточности. Похороны прошли в Нью-Йорке. Позвали только самых близких. Никто не говорил об Эльв, хотя все знали, что случилось. Ее отослали в интернат из- за сумасбродного поведения. Она принимала наркотики и меняла парней как перчатки. Вчерашний прелестный ребенок превратился в неуправляемого подростка. Конечно, семья была подавлена. Анни постарела лет на десять, а младшие сестры были непривычно тихими и бледными. Никто из родственников словно не заметил, что на похороны пришли только две сестры Стори. Девочки в черных пальто стояли у края могилы рядом с матерью и своей любимой Амой. Мэри Фокс, всегда серьезная и умная, разрыдалась в объятиях матери. Потом она спряталась за нависшими ветвями сосен и попыталась успокоиться. Она стояла спиной к остальным, чтобы никто не видел ее слез. Мег и Клэр, однако, проявили мужество. С бесстрастными лицами они держались за руки. После похорон бабушка вернулась в Париж. С началом весенних каникул Клэр и Мег присоединились к ней. Они по-прежнему обожали Париж. Солнце в нем переливалось тысячей оттенков. Каждый день открывал новый цвет. Но на этот раз девочки были одиноки, хотя жили в самом лучшем месте на земле, квартире Амы в Маре.
Цвел каштан, его листья в этом году особенно блестели. По утрам бабушка и внучки ели яйца всмятку и пили горячее молоко с чуточкой кофе. Они не говорили об Эльв. Старались о ней не думать. Но под ногами все время вертелась спасенная сестрой кошка. Наталия обожала ее и без конца таскала через Атлантический океан. Сейди выросла в сварливую полосатую зверюгу с зелеными глазами. Почему-то она невзлюбила Мег и при звуке ее голоса неслась в шкаф и пряталась среди ботинок и зонтов. Мег было все равно. Она говорила, что на кошек у нее аллергия, и избегала Сейди. Но Клэр часто лежала на полу и играла с кошкой в любимую игрушку — вязаную мышку на нитке. Сейди нерешительно ловила мышку лапой.
Клэр и Мег выглядели старше своих лет. Они были осторожны и никогда не разговаривали с незнакомцами. Они часто вспоминали прошлые поездки в Париж: как прятались за старой каменной ванной, когда мать приходила звать на ужин, как играли в карточки для развития памяти, пока ехали на поезде в Версаль. Иногда в их разговорах всплывало имя Эльв. Тогда они прикусывали губы и смотрели в пол. Мег вспоминала, как сестра щипала ее из вредности. А Клэр — историю Эльв о Гримине, самом злом человеке на земле. «Он думал, что я утону, но я не утонула. Думал, что я истеку кровью до смерти, но я до сих пор жива». Каждый божий день Клэр жалела, что не открыла дверь машины в Уэстфилде. Надо было выскочить и спасти сестру. Если бы они убежали далеко-далеко, Нью-Гэмпшир исчез бы за спиной, как и все известные сестрам истории. Слова осыпались бы буква за буквой на дно самого глубокого колодца.
Однажды на ужин пришла мадам Коэн и спросила, как дела у Эльв. Сестры Стори молчали. Клэр писала письма и открытки, но ни разу не получила ответ. Мег, по правде говоря, боялась возвращения сестры. На гарнир к жареной курице Наталия приготовила плов с сушеными помидорами. Мадам Коэн протянула миску девочкам, но они сказали, что не голодны.
— Французские травники до девятнадцатого века считали помидоры вредными для здоровья, — сообщила мадам. — Съесть помидор было смелым поступком.
Мег извинилась и вышла, чтобы принести напитки — домашний лимонад и бутылку местного белого вина.
— Не всему можно верить, — заметила мадам Коэн.
