Практическая магия

видит лишь закрытую дверь.

Что до Джиллиан, для нее со всем этим поконче­но — и с рук долой.

— Ну слава тебе, Господи, — говорит она. возвраща­ясь опять на кухню. — Избавились-таки!

Салли уже занялась вермишелью, откинутой сты­нуть на дуршлаг. Она пытается выковырять ее оттуда деревянной ложкой, но поздно — вермишель уже слиплась и затвердела. Салли вываливает содержимое дуршлага в мусорное ведро и разражается слезами.

— В чем проблема? — спрашивает ее Джиллиан. Сейчас как раз тот случай, когда у вполне нормального человека возникает потребность махнуть на все рукой и закурить сигарету. Джиллиан роется в ящике, где хра­нится всякая всячина, ища, не завалялась ли там, слу­чайно, старая пачка, но из того, что могло бы приго­диться ей, обнаруживает лишь коробок спичек. — Ведь избавились же, верно? Разыграли полнейшую невин­ность. Невзирая даже на это проклятое кольцо! У меня, доложу тебе, из-за него буквально поджилки затряс­лись. Прямо-таки преисподняя разверзлась под нога­ми! И тем не менее, моя птичка, обвели мы этого сле­дователя вокруг пальца как миленького!

— Ха! — восклицает Салли с безграничным отвраще­нием

— А что, скажешь нет? Исполнили все по высшему разряду, имеем право гордиться!

— Чем это, враньем? — Салли трет свои мокрые гла­за и поминутно с ожесточением хлюпает носом. Щеки у нее горят, и мучительное ощущение в самом центре груди никак не проходит. — Ты этим предлагаешь гор­диться?

— Ну, знаешь! — Джиллиан поводит плечами. — Не так живи, как хочется, — раз надо, стало быть, делаешь. — Она заглядывает в мусорное ведро, где лежит слипшийся ком вермишели. — И как же теперь быть с обедом?

В ответ на это Салли швыряет дуршлаг через всю кухню.

— Ты, мать, расклеилась, — говорит ей Джиллиан. — Тебе бы, по закону, сходить к терапевту или, там, гине­кологу, не знаю, и попросить выписать что-нибудь ус­покоительное.

— Все, я в этом не участвую.

Салли хватает кастрюльку с томатным соусом, в ко­торый также положены лук, грибы и сладкий красный перец, и опрокидывает ее в раковину.

— И правильно. — Джиллиан готова согласиться на любой разумный вариант. — И незачем тебе сейчас го­товить. Закажем что-нибудь из ресторана.

— Я не обед имею в виду. — Салли берет ключи от машины и сумочку. — Я говорю о правде.

— Ты что, в уме?

Джиллиан подходит ближе и, когда Салли повора­чивает к двери, тянется схватить ее за руку.

— Не смей щипаться, — предупреждает ее Салли. Она выходит на крыльцо, но Джиллиан тоже не от­стает ни на шаг. Идет за ней на подъездную аллею.

— Встречаться теперь с этим следователем — послед­нее дело. Тебе нельзя с ним разговаривать.

— Да он и без того знает, — говорит Салли. — Неуже­ли ты не поняла? Не увидела по тому, как он глядел на нас?

Стоит ей лишь представить себе худое лицо Гэри с этим безмерно озабоченным выражением, как боль у нее в груди усиливается еще больше. Нет, ей сегодня положительно не избежать удара, или сердечной недо­статочности, или еще чего-нибудь в этом роде.

— Нельзя кидаться ему вдогонку. - По тону Джил­лиан ясно, что она не шутит. — Иначе мы с тобой обе сядем в тюрьму. Не понимаю, каким образом тебе мо­гло такое взбрести в голову.

— Я уже решила, — говорит Салли.

— Чего решила? Ехать к нему в мотель? Упасть на колени и умолять, чтобы он пожалел нас?

— Если надо будет — да.

— Никуда ты не едешь, — говорит Джиллиан. Салли останавливает на сестре задумчивый взгляд.

Потом открывает дверцу машины.

— Нет, — говорит Джиллиан. — И не мечтай.

— Ты мне что, угрожаешь?

— А хоть бы и так!

Она не даст сестре загубить себе будущее из-за того только, что ее терзает сознание вины, хотя она- то как раз виновата меньше всего.

— Да ну? — говорит Салли. — И чем же ты собира­ешься одолеть меня? Чем еще мне можно испортить жизнь, после того как ты уже это сделала?

Джиллиан, задетая за живое, отступает назад.

— Пойми, — говорит Салли. — Я должна это испра­вить. Я так жить не могу.

На сегодня предсказывали грозу, и уже поднимается ветер — пряди черных волос хлещут Салли по лицу. Гла­за у нее гораздо темнее, чем всегда, но лучатся светом; губы пылают. Никогда еще Джиллиан не видела сестру в таких расстроенных чувствах, такой непохожей на се­бя. Салли в эти минуты напоминает человека, который готов очертя голову броситься в речку, хотя и не умеет плавать. Или же сигануть с верхушки высоченного дерева, в уверенности, что для удачного приземления хватит раскинутых рук да шелковой накидки на плечах, чтобы надулась парусом и смягчила падение.

— Может, не стоит торопиться? — Джиллиан гово­рит самым вкрадчивым голоском, на какой способна и который не раз выручал ее, шла ли речь о штрафе за превышение скорости или о том, как выпутаться из не­удачного романа. - Обсудили бы все спокойно. Сооб­ща приняли бы решение.

Но Салли уже приняла решение. Она ничего не же­лает слышать и садится в машину — Джиллиан остает­ся либо выйти и преградить «хонде» путь, либо стоять и смотреть, как Салли уезжает. Она смотрит долго — слишком долго, так как в конце концов не видит перед собой ничего, кроме пустой дороги, а такое она уже ви­дела. На такое насмотрелась всласть.

Когда ты что-то нашла, когда имела глупость дать во­лю своим чувствам, тебе есть что терять. Что ж, Джилли­ан имела такую глупость, позволила себе полюбить Бе­на Фрая, и теперь ее судьба от нее уже не зависит. Судь­ба ее катит по дороге в «хонде», сидит на переднем сиде­нье рядом с Салли, и единственное, что еще может Джиллиан, — это вести себя так, будто ничего особенно­го не случилось. Когда приходят домой девочки, она го­ворит им, что Салли уехала по делам, потом заказывает в китайской кулинарии на Развилке еду на обед и звонит Бену Фраю, чтобы он забрал ее по пути к ним.

— А я думала, будет запеканка, - говорит Кайли, на­крывая вместе с Гидеоном на стол.

— А вот и нет! - сообщает ей Джиллиан. — И зна­ешь, поставь-ка бумажные тарелки и стаканчики - за­чем нам возиться потом с мытьем посуды!

Когда приезжает Бен, Кайли и Антония предлагают подождать с обедом до приезда их матери, но Джиллиан и слушать не хочет. Она накладывает на тарелки кревет­ки с орехами кешью и рис со свининой - пищу для пло­тоядных, какую Салли близко не подпустила бы к свое­му столу. Еда вкусная, но все равно затея с обедом обо­рачивается полной неудачей. У всех не то настроение. Антония и Кайли беспокоятся, потому что их мать ни­когда не опаздывает — тем более в такой вечер, когда не все еще сложено в дорогу, — кроме того, обеих мучает со­весть, что они едят за ее столом креветок и свинину. Ги­деон подливает масла в огонь, с азартом отрабатывая отрыжку, чем доводит всех, кроме Кайли, до белого ка­ления. Со Скоттом Моррисоном ввиду предстоящей не­дели без Антонии - вообще беда. Сидит мрачнее тучи и на любой вопрос — как, скажем: «Блинчика не хочешь?» или «Тебе лимонада или пепси?» — буркает: — А что толку?

Кончается тем, что Антония, спросив, будет ли он ей писать, и получив в ответ все то же «Что толку?», с плачем выскакивает из-за стола и убегает. Кайли и Ги­деону приходится, стоя у нее под дверью, выступить в роли его защитников, и в те минуты, когда Скотт с Антонией помирились и целуются в коридоре, Джиллиан решает, что с нее хватит.

Салли, вероятно, уже успела излить душу следовате­лю. Как знать, возможно, Гэри Халлет наведался в мини-маркет на Развилке, открытый круглосуточно, взял на­прокат магнитофон и записывает ее показания. У Джил­лиан, загнанной в тупик, разыгрывается жуткая ми­грень, никакой тайленол не приносит облегчения. Звук голосов режет ей слух, как скрип ножа по стеклу, малей­ший намек, что кому-то может быть весело и хорошо, совершенно невыносим. Ей нестерпимо наблюдать, как целуются Скотт с Антонией, слышать, как дразнят друг друга Кайли и Гидеон. Весь вечер она сторонилась Бена, поскольку для нее