Но это было, и Эйб помнил голубизну неба в тот день. Райт велел им скосить траву за домом, которая была уже почти с них высотой, а они вместо этого забрались на сарай и прыгнули на крышу дома, цепляясь за водосточные трубы и подтягиваясь над залитым гудроном гонтом. Им было тогда двенадцать, тот безрассудный возраст, когда большинство мальчишек верят, что с ними никогда ничего не случится, что они могут прыгнуть в открытое пространство, вопя во всю мощь своих легких и распугивая скворцов на деревьях, а потом приземлиться, слыша только свист ветра в ушах, и без единой сломанной кости. В таком возрасте мальчишка так же уверен в своем лучшем друге, как в бесконечности воздуха, и птиц, и всего того, что растет на полях.
Джоуи открыл дверцу машины и выкрикнул, перекрывая шум мотора:
— Ты все придумываешь, приятель. Как и всегда.
После того как они отъехали, Эйб сел в свою машину и отправился в «Жернов». В такое время в баре было пусто, может быть, по этой причине Эйбу показалось, что он попал в какой-то незнакомый город. К тому же сегодня работал новый бармен, которого был вынужден нанять Джордж Николс, этот бармен не знал Эйба по имени и не был знаком с тем фактом, что Эйб предпочитает разливное пиво бутылочному. Джорджу Николсу заведение досталось по наследству, он считался пожилым человеком уже в те времена, когда Эйб с Джоуи впервые попытались пустить в ход подделанные удостоверения личности. Он несколько раз выгонял их и звонил деду Эйба каждый раз, когда ловил их с Джоуи на стоянке, где они приставали к старшим с просьбой купить им выпивку. Когда Эйб уже жил с дедом, он угробил целую неделю лета, запертый у себя в комнате, после того как Джордж Николс обнаружил его в уборной «Жернова» с добытым контрабандным путем скверным виски. «Ты недостаточно хитрый для подобных трюков, — сказал тогда Эйбу Райт. — Ты все время будешь попадаться и прогорать».
А что же бывает с мальчишками, которые не попались, вот что занимало Эйба, пока он доедал арахис из блюдечка на стойке бара. С теми подростками, которых так терзает чувство вины, что они покрываются сыпью и начинают кашлять кровью, но все-таки уходят от наказания за свои проступки, как они потом примиряются сами с собой?
— А где Джордж? — спросил Эйб нового бармена, который, судя по виду, сам едва достиг совершеннолетия. — На рыбалку ушел?
— У него сеанс физиотерапии. Коленки его подводят, — ответил новый бармен. — Совсем разваливается старик.
Когда Эйб поднялся с высокого стула, его собственные коленки тоже вели себя неважно. Он вышел и заморгал от солнечного света. Эйб никак не мог отделаться от ощущения, будто находится в чужом городе, он дважды сворачивал не туда по дороге к мини-маркету и не смог найти стоянки на Мейн-стрит, когда подъехал к химчистке, чтобы забрать одну из спортивных курток Райта. Да что там, он даже не узнал в химчистке никого, кроме Зика, еще одного старожила, который души в Эйбе не чаял по той причине, что его дед предотвратил единственное за прошедшие тридцать пять лет вооруженное ограбление в этом самом заведении. То, что в кассе на тот момент находилось всего четырнадцать долларов, не имело значения: грабитель наставил пистолет прямо на Зика, когда Райт случайно вошел в дверь, собираясь забрать какие- то шерстяные одеяла. По этой самой причине Эйбу до сих пор предоставлялась скидка в двадцать процентов, хотя он редко сдавал что-либо в химчистку.
— Кто все эти люди? — спросил Эйб, когда очередь перед ним рассосалась и он смог забрать куртку Райта.
— Разрази меня гром, если я знаю. Вот что получается, когда город начинает расти. Перестаешь знать людей по имени.
Но пока еще это все-таки был город Эйба, и в его городе не было закона, запрещающего честным налогоплательщикам ходить по территории Хаддан-скул. Если бы такой закон вдруг появился, местные жители устроили бы бунт, не дожидаясь, пока высохнут чернила на бумаге. Представить только, что сына миссис Джереми, Эй-Джея, выгонят с футбольного поля, когда он явится туда с клюшками для гольфа, чтобы тоже немного поиграть. Представить только, что клуб любителей йоги, который собирается по четвергам утром уже более десяти лет, вдруг выкинут с площадки, как каких-нибудь правонарушителей, а не последователей древнего учения. Эйб искушал судьбу, он это понимал, но все, что ему требовалось, — еще немного времени, чтобы Натаниэль Гибб раскололся. Он снова начал преследовать мальчика.
— Просто поговори со мной, — твердил Эйб, шагая вслед за Гиббом.
К этому времени Натаниэль был уже в панике.
— Что вы пытаетесь со мной сделать? — закричал он. — Почему вы не оставите меня в покое?
— Потому что ты можешь рассказать мне правду.
Они стояли на той же тропинке у реки, где уже скоро развернутся резные папоротники, и Натаниэлю некуда было бежать.
— Просто подумай об этом, — продолжал Эйб. — Если мы с тобой встретимся здесь завтра утром и ты скажешь мне, что ни о чем не хочешь со мной говорить, я больше не стану тебя беспокоить.
Было как раз то время года, когда деду Эйба довелось спасать учеников из Хаддан-скул, время, когда лед на реке кажется толстым неискушенному человеку, но при ближайшем рассмотрении выясняется, что поверхность скорее прозрачная, чем синяя, точно такая, какой она становится перед тем, как лед начнет трескаться.
— Это был не я, — сказал Натаниэль Гибб.
Эйб сделал все возможное, чтобы никак не отреагировать, он не хотел спугнуть мальчика, даже если его собственная голова готова была взорваться.
— Знаю. Поэтому и хочу поговорить с тобой.
Они договорились встретиться рано утром, в тот час, когда скворцы только просыпаются, а большинство учеников Хаддан-скул еще крепко спят в своих постелях. Дыхание весны угадывалось повсюду: в желтоватой коре ив, в кобальтовом оттенке утреннего неба. Хотя погода скоро переменится, пока было достаточно холодно, и Эйб, дожидаясь, не вынимал руки из карманов. Он долго прождал на тропинке у реки. В восемь часов начали появляться ученики, идущие на завтрак или в библиотеку, а к девяти все классы были заполнены. Эйб дошел до «Мелового дома», повозился с замком — простой замок с кнопками, с которым справится даже начинающий, — и открыл дверь. В коридоре висел список обитателей дома с указанием комнат. Эйб не удивился, увидев, что Гарри Маккенна, судя по всему, живет в лучшей комнате, точно так же не удивился он тому, что комната Гибба находится на чердаке.
— Погодите, — окликнул Эйба Эрик Герман, когда увидел его на ступеньках лестницы. Эрик только что закончил составление экзаменационного теста, который должен был состояться на следующей неделе, и спешил на урок, но он все-таки остановился и оглядел Эйба. Декан просил всех сообщать ему лично о любых посторонних, обнаруженных на территории школы. — Мне кажется, вы не туда попали.
— Я думаю иначе.
Эйб стоял, не двигаясь с места. Он ни разу еще не сталкивался со своим соперником лицом к лицу. Что он себе воображал? Что бросит Герману вызов, завяжется, драка и каждый удар будет безжалостным, призванным нанести противнику как можно больший вред? А вместо этого он просто почувствовал, что их с Эриком Германом кое-что объединяет, ведь они оба любят Бетси.
— Я ищу Натаниэля Гибба.
— Вам не повезло. Он в лазарете.
По тому, как Эрик сверкал на него глазами, Эйб догадался, что больше ничего от него не добьется, но, к счастью, Дороти Джексон была в «Жернове» завсегдатаем и оказалась гораздо дружелюбнее, когда Эйб подошел к ней: несмотря на запрет разговаривать с Эйбом, медсестра позволила ему посетить лазарет.
— С ним произошел несчастный случай во время игры в хоккей. У вас пять минут, — предупредила она Эйба. — Не больше.
Натаниэль Гибб лежал на спине, на стоящей у стены кровати. Обе руки у него были сломаны. Его возили на «скорой помощи» в Гамильтон, где ему сделали рентген и наложили гипс, и теперь он дожидался родителей, которые ехали из Огайо, чтобы забрать его домой. Еще несколько месяцев его будут одевать и кормить, как будто он снова превратился в ребенка, этот образ дополняло и то, что он заодно лишился способности говорить. Лишился ли он дара речи в результате того, что прикусил язык, едва не откусил его совсем, когда толпа мальчишек во время матча прижала его к стенке, или же просто растерял все слова от испуга, не имело большого значения. Он не мог разговаривать с Эйбом.
