Она продолжала обнимать Эйса, и он прижался к ней спиной, пока она сама не отстранилась.
— Надо купить цельнозерновой хлеб, — произнесла Нора.
Весь июнь она сражалась с полчищами больших черных муравьев, наводнивших кухню, и никак не могла от них избавиться, несмотря на то что натерла столешницы смесью чеснока и душицы, как всегда делал ее дедушка. Муравьям все было нипочем, они забирались в сахарницу и даже в чашку с кофе. Мэри Маккарти рассказала Норе, что вся округа каждый июнь страдает от этой напасти и единственный способ вывести их — разложить повсюду муравьиную отраву. Поэтому Нора насыпала зелье в крошечные жестянки из-под замороженных тарталеток с курицей, позаботившись расставить их так, чтобы до них не добрался малыш Джеймс, и муравьи немедленно начали умирать.
Просто поразительно, с какой скоростью они умирали и сколько их оказалось в доме, ей приходилось сметать их со столешниц на совок, чтобы Джеймс не тянул пакость в рот. Продавец в хозяйственном магазине пообещал, что яд убьет всех муравьев за двенадцать часов, но она думала, что они уползут куда- нибудь и там тихо сдохнут, а не будут валяться повсюду кверху лапками, обреченные, но еще живые, вынуждая ее чувствовать себя убийцей. Муравьи явно понимали, что происходит нечто ужасное, поэтому способные двигаться отчаянно пытались спастись, не обращая никакого внимания ни на сахарницу, ни на обмусоленный кусок печенья, забытый Джеймсом в его высоком стульчике. Длинной вереницей они выстроились на подоконнике над кухонной мойкой и лихорадочно бегали туда-сюда. Нора свернула в трубку старую газету и собралась быстро прихлопнуть их всех, как вдруг до нее дошло, что они делают. И здоровые муравьи, и те, на ком уже сказывалось действие отравы, копошились вокруг гнезда, отчаянно пытаясь спасти яйца. Вся столешница сбоку от раковины была усыпана крошечными желтыми яйцами, прозрачными, точно рисовая бумага, и рассыпавшимися, стоило прикоснуться к ним пальцем.
Нора остановилась перед мойкой и заплакала, глядя, как муравьи вытаскивают из гнезда все новые и новые яйца. Она плакала, сметая муравьиные яйца в картонную тарелку, плакала, когда несла их на задний двор и смешивала с землей, в том месте, где собиралась сажать подсолнухи. Потом она долго сидела на кирпичном бордюре, которым мистер Оливейра заботливо окружил дворик, а когда выплакалась, то поняла, что сможет без слез смотреть, как Эйс обувается.
Когда он заставил себя выйти из спальни, Руди ждал его на крыльце, и Эйс пристегнул к ошейнику поводок. Они прошли через задний двор и двинулись вдоль заборов, и поскольку шли по прямой, очень быстро выбрались на дорогу. Эйс спустил Руди с поводка, и они наперегонки бросились к «форду», который оставили за Покойничьей горой, пока не выбежали в поле. Здесь не было больше изгородей, воздух благоухал, как в те времена, когда повсюду цвели клевер и лиловые люпины в человеческий рост, а Покойничью гору покрывали заросли диких роз, цветы на которых держались всего неделю в году.
В последнее воскресенье июня Нора с Джеймсом отправились на задний двор с двумя ложками и пакетом подсолнуховых семян. День выдался изумительный, жаркий и погожий, в вышине плыли белые облака, напоминающие попкорн. После обеда, состоявшего из тунца с шоколадным молоком, Нора посадила Джеймса в коляску, чтобы поспал по пути. Она остановилась на ведущей к дому дорожке, намереваясь закурить, и тут к обочине подъехала Донна Дерджин в незнакомой машине. Она трижды просигналила и стала смотреть на свое бывшее жилище, но ничего не произошло. Донна снова нажала на клаксон. Нора, обогнув машину, подошла к водительской дверце и постучала в окно. Донна вздрогнула, но, узнав Нору, опустила стекло.
— Черный цвет фантастически вам к лицу, — сказала Нора, — Потрясающе выглядите.
Донна улыбнулась и поправила черный обруч на голове. На ней были черный хлопчатобумажный свитер и такие же облегающие брючки, коротко подстриженные светлые волосы кудряшками обрамляли лицо.
— Я приехала за детьми.
— Рада за вас.
— Я беру их каждое воскресенье, он знает, что я приезжаю к часу.
— Думаю, он нарочно хочет заставить вас понервничать, потому что вы такая красавица, — Нора протянула руку и, надавив на клаксон, зажала его в таком положении, — Сейчас выйдет как миленький.
Из дома показался Роберт Дерджин в майке и джинсах и заорал, чтобы Донна немедленно прекратила.
— Вот видите? — усмехнулась Нора.
Донна вышла из машины встретить детей. Она присела на корточки и пощекотала Джеймса под подбородком.
— Представляете, я сейчас заблудилась, пока ехала. Запуталась и перестала понимать, на какой улице нахожусь.
Донна распрямилась, и они с Норой, прислонившись к машине, стали смотреть на дом.
— Мне всегда хотелось поставить справа от крыльца беседку, — сказала Донна, — Увитую красными розами.
— С этими розами один геморрой, — Нора раздавила окурок подошвой туфли. К ее удивлению, Донна Дерджин рассмеялась. — Нет, правда. Сначала их нужно опрыскивать от тли, потом подкармливать, потом обрезать на зиму, а потом молиться, чтобы дети не ободрались о колючки. Лучше уж подсолнухи. Приезжайте в августе, сами увидите. Их у меня будет целый лес, и все шесть футов высотой.
Женщины одновременно улыбнулись при мысли о кольце желтых цветов, поворачивающих головки вслед за солнцем.
— А знаете, я ведь собираюсь забрать детей к себе насовсем, — сказала Донна.
Дети были уже на крыльце, но Роберт все никак не отпускал их, давая последние напутствия.
— И откуда что берется, — заметила Донна. — Он пишет мне записки с указанием, чем кормить их на обед. Можно подумать, что не я готовила им обеды все эти годы!
— Рвите эти писульки, когда дети не видят, — посоветовала Нора.
— Так я и сделаю, — Донна ухмыльнулась и двинулась по дорожке.
Нора немного посмотрела на них, потом развернулась и зашагала к Харвейскому шоссе. Теперь она знала название каждой улицы и каждый ее закоулок, знала, какая из них заканчивается тупиком, а какая выводит к шоссе. В каждом квартале мужчины подстригали траву, и пахло так сладко, что хотелось немедленно улечься на газоне у кого-нибудь перед домом. Джеймс уснул в коляске, положив ладошки на колени и уронив голову на плечо. Нора осторожно преодолела обочины, а когда они выехали на Полицейский луг, прикрыла голову малыша панамкой. Она поздоровалась с несколькими знакомыми матерями и помахала Линн Вайнман — та сидела на трибуне в верхних рядах.
Нора подкатила коляску к трибуне. Она была в тех же самых шортах-бермудах и кроссовках, в которых работала в саду, волосы стянуты в хвост и перехвачены резинкой. Она уселась на скамью в самом нижнем ряду, может, вид отсюда открывался и не самый лучший, зато можно не будить Джеймса. На противоположном конце поля под навесом на деревянной скамье сидели одетые в голубое «Росомахи». Нора вытащила из пачки сигарету, закурила и откинулась назад.
— Эй! — окликнула она проходившего мимо Джо Хеннесси. Он вел сквозь толпу Сюзанну, прижимая к груди большой стакан с попкорном. Оклик Норы заставил его обернуться в замешательстве, — Джо! — позвала Нора и похлопала по скамье рядом с собой.
Хеннесси на миг застыл, пытаясь сообразить, кто его зовет, и захлопал глазами, но потом все же узнал соседку. Ему пришлось уговаривать Сюзанну повернуть обратно, она не сразу согласилась подойти.
— Хочет сидеть на самой верхотуре, — пояснил он Норе.
— Очень тебя понимаю, — сказала та девочке. — А где Эллен?
— Ей вчера пришлось допоздна задержаться на работе, так что сегодня она отдыхает. А я теперь по субботам и воскресеньям пасу детей.
— Повезло им с отцом.
Нора бросила окурок на землю и ухмыльнулась.
— Нет, — покачал головой Джо, — Вовсе нет.
— Папа! — возмутилась Сюзанна, дергая отца за руку. — Ты обещал!
— Я обещал, — признался Хеннесси Норе.
