Глава 13
Та, кого куры считали живым воплощением богини Лаумы, поклявшейся мстить людям и богам за то, что ее когда-то обошли вниманием в пользу Лаймы, купалась. Вода была теплой и розовой от заходящего солнца. Тюлени, подныривая, игриво и нежно касались гладкой холодной шкурой живота и ног вайделотки, а стая лебедей, почтительно выгнув шеи, следила за тем, чтобы покой этой женщины не нарушили невзначай крикливые чайки или беспокойные нырки.
Вайделотка вышла на берег, откинула назад длинные волосы и подставила мягким лучам усталого солнца сильное загорелое тело. Грудь ее была круглой и упругой с крепкими, как у девственницы, сосками. Живот без единой складки обтягивала тугая кожа. Тонкие ноги стояли на песке уверенно и надежно. Лебеди смущенно потупились, склонив к воде носатые головы, а бесстыжие тюлени поползли на пляж, лаская глазами свое божество. Совершенство ее тела было достойно их восхищения, и им не было дела до того, что ее густые волосы абсолютно седы, лицо с жесткой линией рта не дает представления о возрасте, а полуприкрытые глаза стального цвета холодны, как у волчицы.
Тюлени любили вайделотку, и несколько из них уже поднесли к ее ногам крупных жирных лососей. Вожак стада, большой светло-серый самец, подобрался особенно близко и, задрав голову, потерся короткой щетиной морды о ее бедро. Вайделотка улыбнулась, села на песок и похлопала вожака по загривку. Он замурлыкал и попытался положить голову ей на колени. Но женщина вдруг оттолкнула его. Тюлени насторожились и, приподнимаясь на передних ластах, беспокойно завертели головами. Пляж был пуст, если не считать одинокого кабана, бродившего вдоль линии прибоя. Однако вайделотка нахмурилась, собрала рыбу, нанизав ее на прут, подхватила одежду и быстрым шагом направилась в дюны. Обеспокоенные тюлени дружно и шумно стали шлепаться в воду и отплывать от берега.
Глава 14
В овраге, зажатом двумя высокими насупленными дюнами, грозившими вот-вот проглотить истончившуюся полоску рощи и ручей, протекавший по дну расщелины в самом мрачном и холодном ее месте, они, наконец, нашли то, что искали. Дилинг знал, какие шторма бывают осенью на косе, и его удивила ветхость жилища. На курский манер оно было укрыто звериными шкурами, но его каркас составляли хлипкие жерди. Он окликнул хозяйку и, когда не получил ответа, заглянул в хижину. Из нее пряно пахнуло отваром трав. Глинобитный пол был чисто выметен. В очаге, обложенном валунами, тлели угли, не давая остыть висевшему над ними горшку. Стены были увешаны пучками травы и мешочками, в каких вайделоты держат снадобья.
В самом высоком месте кровли, под аккодисом,[40] охрой было начертано несколько рун. Ничего необычного или особенного, что давало бы повод отличить это жилье от хижин других вайделотов и бояться ее хозяйки так, как боялись куры, не было. Правда, у дальней стены на плоском камне, напоминавшем жертвенник, лежал гладко отполированный, странно мерцающий янтарный шар размером с детскую голову. Дилинг даже хотел зайти, чтобы разглядеть шар — он никогда не видел таких крупных чистых кусков, — но не решился. Дилинг с детства, как и все пруссы, старался держаться подальше и от вайделотов, и от их берлог.
— Никого нет, — сказал он.
— Она где-то близко, — сказал Тороп. — Идет сюда.
Дилинг напряг слух, но ничего не услышал. А из-за деревьев действительно вышла высокая, прямая и тощая, как посох в ее руке, старуха в длинном, до земли, кое-как залатанном балахоне из грубой шерсти. Всклокоченные седые волосы ее были мокрыми, а лососи, которых она несла нанизанными на прут, дергались и били хвостами.
— Удачная рыбалка! — дружелюбно приветствовал старуху Дилинг.
Не обращая на него внимания, она прошла в хижину.
— Это тебя куры считают Лаумой? — спросил Дилинг у закрывшегося за ней полога.
Ему никто не ответил.
— Почтенная! — крикнул Дилинг. — Мы пришли к тебе с миром, что же ты нам не отвечаешь?
Шкуры на входе раздвинулись, оттуда высунулась сухая коричневая рука, и в лицо Дилингу полетела змея. Это было так неожиданно, что Дилинг едва успел выхватить меч и разрубить ее. В следующий момент из хижины показалась косматая голова, бросила взгляд холодных бесцветных глаз на извивавшиеся в траве половинки гадюки, потом на Дилинга. Тот был в бешенстве, но сдерживался.
— Так-то ты встречаешь гостей, — сказал он.
Старуха кивнула и швырнула в него две гадюки. Одну Дилинг разрубил, но вторую он не успел перехватить. Ее достал Тороп. Два раза свистнул в воздухе клинок его меча, и змея развалилась на куски чуть ли не над самой головой Дилинга.
Пока он решал: стоит ли дальше сдерживаться или сразу отрубить ведьме голову? — та двинулась к Торопу, с явным интересом вглядываясь ему в глаза. Подойдя вплотную, она повела рукой перед его лицом и, убедившись в том, что он слеп, спросила:
— Давно это у тебя?
Голос ее оказался неожиданно низким и хрипловатым.
— Недавно, — ответил Тороп.
— Мы из-за этого к тебе и пришли, — начал Дилинг.
— Ты говоришь не так, как наши витинги, и не так, как ляхи. Кто ты, чужеземец? — спросила старуха, не обращая внимания на Дилинга.
— Вы называете нас рутенами.
— Это заклятие, — сказал Дилинг. — Его наложил вайделот склавинов.
— Пусть он его и снимет.
— Он уже в краю предков.
— И кто же его туда проводил? — спросила вайделотка, по-прежнему вглядываясь в Торопа. — Не ты ли?
— Я его никуда не провожал, — сказал Тороп. — Я просто перерезал ему шею.
Вайделотка вдруг ткнула корявым пальцем Торопу в грудь:
— У тебя здесь крест?
— Да, — ответил Тороп, невольно отступая на шаг.
— И ты посмел с этим прийти ко мне?
— Больше нам идти не к кому, — сказал Дилинг. — Крива ловит нас по всей Ульмигании.
Милдена взяла его за руку:
— Оставь ее. Неужели ты не видишь — она не хочет нам помочь.
Вайделотка, наконец, оторвалась от Торопа и посмотрела на нее.
— Правильно, я не помогаю людям. Ни тем, кто носит покунтисы, ни тем, у кого на шее крест. Никому.
Старуха повернулась и скрылась в хижине.
Когда они выбрались из оврага на поверхность дюн, туда, где оставили лошадей, на Дилинга вдруг запоздало напала ярость.
— Кавкс![41] — выругался он. — Я вернусь и отрублю ее поганую башку!
— Не надо, — попросила Милдена. — Я очень боюсь ее… Я не отпущу тебя.
— Оставь, — сказал Тороп. — Бог с ней! Может, она ничего и не могла сделать.
Они спустились к морю. Вдоль пляжа, по слежавшемуся сырому песку ехать было удобнее. Добрались до ближайшего соснового леска, где кони могли бы пастись. Спешились, развели костер. Попытались поджаривать на нем вяленую оленину, которую дал Карвейт, но от огня та становилась еще жестче, и
