переправиться на правый берег реки, однако в районе прусского городища Твангсте оказалась наголову разбита самбами и была вынуждена вернуться. Только тогда до магистра фон Хиршберха дошло, что найти в Самбии пропавших монахов мог только тот, кто знал эти леса и дюны лучше, чем «Отче наш», кто не боялся самбийских туманных ночей вместе с их витингами и дьявольского происхождения диковинными тварями.
У Ванграпа — рыцаря Альбрехта фон Эбура, как называли его братья Ордена, не было ни оруженосцев, ни кнехтов-пехотинцев, поэтому его дружина могла делать самые длинные и стремительные переходы и появляться в самых неожиданных местах. Кроме того, он служил Ордену, но не был посвящен в братство и потому мог позволить себе не согласовывать все свои планы с орденским начальством, а значит, не бояться шпионов и действовать так, как ему подсказывало чутье потомственного воина. А оно ему говорило, что Вольрад увел своих людей не на запад к устью реки, где было ближе до замков Бранденбург и Бальга и где его наверняка ждали самбы, а на восток, к границе Самбии с Надровией, в мало разведанный Дикий лес, куда, как полагали пруссы, крестоносцы не осмелятся сунуться. Хитрый Вольрад — фогт без замка — вряд ли станет рисковать своей шкурой и лезть напролом сквозь прусские засеки, — думал Ванграп. Будучи кастеляном Ленценберга, тот однажды пригласил к себе на дружескую пирушку двенадцать вождей вармов и натангов. А когда те перепились и уснули, он запер замок и сжег его вместе с вождями и их челядью. Так что теперь ему просто необходимо быть еще более изворотливым, чтобы не попасть в руки пруссов-язычников. Уж они-то найдут применение его шкуре и черепу.
В том, что Вольрад ушел на восток, Ванграп не сомневался. Его смущало другое — почему он до сих пор не объявился? Пошли пятые сутки с момента его исчезновения. За это время не только до Надровии, можно было добраться до Жмуди. Кое-кто из братии считал, что поиски пропавшего отряда уже бессмысленны — пруссы вместе с дымом костров отправили крестоносцев к своим богам. Но если бы это случилось, Ванграп узнал бы первым. Это для крестоносцев и пилигримов Пруссия — большая таинственная страна, Ванграп был у себя дома. И все же он переправил на правый берег Преголлы двух лазутчиков. Те должны были идти вдоль реки на восток вровень с дружиной Ванграпа и в случае обнаружения следов Вольрада подать знак криком сойки. Так они дошли почти до самой Деймы. С холма, на котором остановился Ванграп, сквозь голые деревья был виден хорошо укрепленный пограничный замок самбов Тапиов. Чуть дальше был поселок, но виднелись только его дымы, поднимавшиеся над черными бревенчатыми стенами крепости.
Юный Линко, зажимая рот рукой, сдавленно закашлялся.
«Все-таки не надо было брать его с собой», — в который уже раз подумал Ванграп.
Витинг таял на глазах. Совсем молодой — три года, как начал отращивать волосы — Линко показал себя в боях очень неплохо. Еще окончательно не сложившись силой, он заменял ее ловкостью и умением обращаться с оружием. Ему одинаково легко давалось владение и мечом, и трезубцем. А уж метнуть копье или топор в цель, как он, редко кому удавалось. С легкостью он освоил и незнакомый пруссам арбалет. К сожалению, парня радовал не только блеск стали. Так же жаден он был и до женщин. Тем более что и они старались не пропустить его мимо. Не мудрено — среди колонистов женщин было втрое, а то и вчетверо больше, чем мужчин. Слишком многих мужей скосила война. В чьей-то постели Линко и подцепил чахотку. Ему бы лечиться, но любой вайделот скорее дал бы Линко змеиного яду, чем лекарственный отвар, а орденские братья, как и витинги, хорошо разбирались только в ранах.
Крикнула сойка. Витинги напряглись, натягивая поводья, и это напряжение передалось лошадям, те нервно зафыркали, перебирая копытами. Но сойка крикнула и другой раз, и третий. Значит, лазутчики нашли, где самбы держат Вольрада, но освободить его не так просто, как хотелось бы. Третий крик значил, что они возвращаются на левый берег.
Ванграп спешился и походил, разминая ноги. Пожевал еловую веточку — главное лекарство витинга от зимних болезней.
Подъехал Тирско из вармийского рода Стейновых и протянул флягу.
— Не хотелось бы мне портить отношения с бойцами из Тапиова, — сказал он.
Ванграп отхлебнул медовухи.
— Да, — ответил. — Похоже, Вольрад там.
— Вот именно, — сказал Тирско. — То-то и оно, что Вольрад. Был бы кто другой, я бы не задумываясь и на Ромову пошел. А за эту крысу я бы еще и приплатил самбам пару марок, чтоб они его получше поджарили.
— Там не только Вольрад. С ним Троппо, Райнальд Сидонский, Варгул, Хельмерик.
— Да знаю я. Я тебе не рассказывал, как мы с Хельмериком на медведя охотились? Нашли берлогу, Хельмерик туда копьем тычет, чтоб медведь вылез, а в берлоге, видно, маркопет сидел. Он оттуда как выскочит, Хельмерик как эту рожу увидел…
— Тихо! — сказал Ванграп.
Ему показалось, что со стороны реки послышался хруст, будто кто-то неосторожно наступил на кусок льда.
— Слышал? — спросил Ванграп шепотом.
Тирско помотал головой.
Ванграп поднял руку и сделал знак Йоне и Скурдо проверить подступы к реке. Те неслышно спрыгнули с лошадей и исчезли в прибрежных зарослях. Остальные воины рассыпались по лесу и растаяли среди бурелома и молодого ельника. Ванграп как стоял, так и остался стоять посреди поляны, пожевывая жвачку из еловых иголок.
Предосторожности, как часто бывает, оказались лишними — Йоне и Скурдо привели лазутчиков. Они рассказали, что Вольрад, как и думал Ванграп, был в Тапиове. Он действительно пошел на восток, но, плохо зная те места, вскоре уперся в непроходимые Гиблые болота в пойме Преголлы. Болота эти по странной прихоти богов никогда не замерзали, а человек или зверь, попадая в те места, засыпал смертельным сном. Так что князь Налубе, нагнав отряд Вольрада, не просто пленил его, а, можно сказать, спас от верной смерти. Правда, затем только, чтобы принести их в жертву тем же богам, которые и создали болота.
— Так Налубе не убил Вольрада? — удивился Ваграп.
— Нет, князь, — сказал Поманда. Он был из рода Вепря, как и Ванграп, и никогда не называл своего вождя иначе, чем привык с детства.
— Мы прошли до Тапиова и я своими глазами видел восемь связанных крестоносцев. А женно, которые собирали в лесу хворост, говорили о том, что те сидят в яме на площади и один из них серьезно ранен.
— Ты уверен — их собираются принести в жертву?
— Я видел восемь столбов для жертвоприношения Перкуну. А кроме того, женщины обсуждали переживания вайделота. Он волнуется, как бы раненый не умер до приезда Кривы.
— Этот старый пес все никак не успокоится. Ему с каждым днем нужно все больше и больше людей для жертв. Когда-нибудь он подавится их кровью. В Тапиове много витингов?
— Много, князь. Дружина Налубе — не меньше сотни мечей и люди из окрестных поселков. Приедет Крива, и народ ждет большого праздника.
— Мы им его устроим. Возьми у Тирско меду, он всегда запасается им сверх меры, выпейте и отдохните. Только не очень усердствуйте. Сегодня будет много работы.
Ванграп не сказал, что все эти тридцать лет со дня бессмысленной гибели отца на холме бога Лиго мечтал отомстить Криве за ту ночь. Не сказал, но все и так это знали. Ванграп считал, что последний Крива — а других он не знал — живет кровью, питается ею и властвует на крови.
Он даже думал, что это Верховный Жрец придумал войну с крестоносцами. По крайней мере спровоцировал Рим на войну, чтобы удержаться у власти. Князьям и витингам давно опостылело абсолютное царствие жрецов, пронизывающее всю жизнь пруссов от колыбели до погребального костра. В юности он прислушивался к разговорам воинов и теперь был уверен: не приди орден в Пруссию — разразилась бы усобица между витингами и жрецами. Именно поэтому многие вожди с приходом ордена встали под черный крест.
— Хельмерик потом три дня из часовни не выходил, — рассказывал Тирско Поманде свою историю с охотой на медведя. — Грехи замаливал. Он-то думал, что из берлоги черт выскочил.
Хельмерик был давним приятелем-собутыльником Тирско. А с Вольрадом он оказался только потому,
