хотелось поскорее увидеть Манфреда, так как она чувствовала себя одинокой среди совершенно чужих ей людей. Ей хотелось поговорить по душам, но было не с кем. Чтобы убежать от самой себя, она разговаривала с детьми.
Так они шли по просеке, разговаривая то о хуторках, которые располагались по соседству, то о растениях и цветах, которые попадались им на пути.
Несколько раз фрау Гросман пыталась заговорить с Ренатой, но безуспешно. Она так и водила дочь по лесу, держа ее за руку. Остальные ребята и девочки бегали, играли в салки, догоняя друг друга.
После небольшого привала Рената встретилась с группой второго класса. Дети тотчас же перемешались, и невозможно было разобраться, где ученики четвертого класса, а где второго. Дети с аппетитом уплетали свои завтраки.
Сильвия села на пенек, который для нее облюбовала мать. Девочка сидела и ела бутерброд, с завистью наблюдая за остальными ребятами.
Фрау Гросман оказалась по соседству с молодой учительницей из второго класса и Ренатой.
— Ну, что вы скажете в свое оправдание? — спросила фрау Гросман у молодой учительницы.
Учительница молчала.
Ренате никогда не приходилось оказываться в подобной ситуации: она ни разу за два года своего учительствования даже в шутку не шлепнула ни одного ученика. Однако она ясно представляла себе ту неприятную ситуацию, в которой оказалась молодая неопытная учительница. А тут еще, как назло, неумные и довольно нетактичные нотации фрау Гросман.
Ренате захотелось помочь молодой учительнице, как-то дать ей понять, чтобы она не вздумала оправдываться или вообще спорить с фрау Гросман.
— Очень жаль, что такие явления имеют место в социалистической школе! — никак не могла успокоиться фрау Гросман. — Родительский комитет должен основательно разобрать этот инцидент. Мы не можем допускать подобных случаев!
Чем больше говорила неугомонная фрау Гросман, тем спокойнее становилась молодая учительница. У нее было симпатичное лицо, которое несколько портили слишком ярко накрашенные губы и подрисованные глаза.
С каждой новой угрозой, которые так и сыпались из уст фрау Гросман, учительница как бы распрямлялась. Глаза ее сузились, лицо приобрело волевое выражение.
Чувствуя возможность сопротивления, фрау Гросман раскалялась еще больше.
— Такого случая у нас еще никогда не было, чтобы учительница дала ребенку пощечину! Да такой особе не место у нас в школе!
И вдруг молодая учительница встала с пенька, на котором сидела, и, не оглядываясь, пошла в глубь леса.
Рената облегченно вздохнула, подумав о том, что с такой женщиной, как фрау Гросман, и она тоже долго не выдержит.
— Что вы скажете на это, фрау Грапентин? Бросить класс и убежать, странно, не правда ли?
«Что я ей могу на это ответить? Сказать что-нибудь резкое, чтобы она ушла отсюда? В конце концов, ответственность за детей несем мы».
— Давно она здесь работает?
— С сентября. Ей не больше двадцати лет, наверное.
— Если вы будете так обращаться со всеми учителями из-за каждого их упущения, то скоро от вас сбегут все педагоги.
— Тогда мы сами будем преподавать. Я смогу вести класс, — не без гордости заявила фрау Гросман.
— Хуже этого ничего и быть не может, — не удержалась Рената. Она ждала, что после этих слов на нее обрушится поток брани. Однако этого не случилось.
— Бить детей — это самое последнее дело, не правда ли? Их так трудно воспитывать, особенно этих брошенных детей…
— Брошенных? — Рената невольно вспомнила слова Макаренко о брошенных детях. — А при чем тут брошенные дети?
— Их в семье четверо, — начала объяснять фрау Гросман. — Отец у них хороший, степенный человек, а вот жена его связалась с солдатом и разрушила семью.
И тут же фрау Гросман рассказала Ренате о том, как родители мальчика, которому молодая учительница дала пощечину, фамилия его Гремер, разошлись четыре месяца назад, причем все дети остались с отцом. Мать уехала из поселка. Свою вину она осознала тогда, когда было уже поздно. Она поселилась в соседнем селе и украдкой приходила в Бергхайде, чтобы хоть мельком увидеть своих детей, поговорить с ними, приласкать. Дети, разумеется, многого не знали и не понимали. Соседи и учителя из школы как могли заботились о них. Однако они стали чуждаться людей…
— А что же солдат? — поинтересовалась Рената.
— Какой солдат?
— Да тот, что соблазнил фрау Гремер.
— А бог его знает, с него взятки гладки, а вот ей теперь за все расплачиваться приходится.
В голосе фрау Гросман звучало только осуждение фрау Гремер, судьба же детей ее нисколько не интересовала.
Фрау жестом подозвала к себе Сильвию, которая послушно сидела на пеньке, на который посадила ее мать.
Девочка подошла к матери. Фрау Гросман нежно погладила ее по головке и, достав из сумочки плитку шоколада, отломила половину и отдала дочке.
— Теперь иди побегай, моя девочка, только недалеко!
Лицо фрау Гросман смягчилось, но через какую-нибудь минуту она вдруг нахмурилась и закричала:
— Сильвия!
Рената оглянулась и увидела, что рядом с Сильвией стоял тот самый белокурый паренек-шалун и девочка отдала ему половину своей шоколадки.
— Я сколько раз тебе говорила, чтобы ты не играла с ним! — прокричала рассерженная мать. — Забери шоколад и немедленно иди ко мне!
Мальчуган, который только что поднес шоколад ко рту, опустил руку.
— Немедленно иди ко мне! — повторила фрау Гросман.
Однако Сильвия не послушалась. К ней подбежали другие дети и, остановившись рядом, с любопытством наблюдали за этой сценой. А девочка, разломив оставшуюся у нее шоколадку на части, начала угощать детей, которые бросали боязливые взгляды на фрау Гросман и качали головами. Тогда Сильвия бросила шоколад в кусты, а сама убежала и спряталась за дерево.
— Бог мой, что же это делается! — Фрау Гросман удивленно всплеснула руками и встала.
Рената почти насильно усадила ее обратно:
— Садитесь, вы все равно ничего не исправите.
Фрау Гросман села и стала наблюдать, как Эльке и несколько девочек окружили Сильвию и по-своему утешали ее, но ни одна из них не нагнулась, чтобы поднять шоколад.
Увидев Эльке, Рената тотчас же вспомнила о фрау Хут и, громко захлопав в ладоши, крикнула:
— Ребята, собрались все вместе! Мы идем дальше! А вам, фрау Гросман, — Рената повернулась к женщине, — я настоятельно советую идти домой.
— А Сильвия?
— Оставьте ее с детьми, через несколько часов она успокоится, а когда вернется домой, тогда вы с ней и поговорите. Однако не забывайте, что сейчас вы очень сильно обидели свою дочь.
— Да, но… — растерянно произнесла фрау Гросман, и на сей раз в ее голосе не было ни капли рисовки.
Неохотно она последовала совету Ренаты и, уходя, не один раз оглядывалась.
Рената собрала учеников и повела их дальше. Временами она останавливалась и прислушивалась, но шума машин не было.
