обеспокоило его. Он укрылся в куче наколотых дров на крестьянском дворе и просидел в них всю ночь.
Почему он выскочил из машины на переправе? Может быть, Крафту все-таки удалось спастись? Почему он просидел всю ночь в дровах? С ним творилось что-то неладное. Он это сознавал. И почему на рассвете, вопреки всякому смыслу, он выполз из поленницы и снова захромал по дороге?
Все, что он делал, было бессмысленно. И он испугался этого. Весь день и долгую ночь он сидел в мелколесье. Луна была очень яркая. И он вдруг поймал себя на том, что, выставив свои большие изогнутые пальцы, разглядывал между ними луну.
И снова он двинулся в путь. В пустом, заброшенном доме прифронтового села он шесть долгих ночных часов неподвижно просидел на подоконнике на пару с голодным черным котом.
49
В эту ночь Пальффи Джордж пытался трезво вглядеться в головокружительные петли своего жизненного пути. Этот венгерский аристократ, никогда не знавший даже перечня всех своих земель в придунайской долине, должен был признаться себе, что все эти годы метался по планете, как заяц в луче прожектора. Он уже десять лет не ночевал в своей любимой детской комнате, где в окна заглядывают нижние ветви столетних ив, где утром к завтраку идешь через уютнейший коридор, стены которого увешаны рогами всех оленей, когда-либо убитых графами Пальффи. Он был космополитом и бродягой, которого персиянка заклеймила страшным восточным ругательством.
Мотаясь по балканским дорогам — сегодня в Ямболе, завтра в Крагуеваце, — помощник венгерского военного атташе жил только страхом и ненавистью. Ганс Крафт с его страстью к точным расписаниям наводил на него казарменную скуку. В геометрическом черепе этого жидкоглазого маньяка жила только одна идея. И чтобы осуществить ее, Пальффи, не расставаясь с навязанной ему спутницей Мариной Ордынцевой, должен был два года колесить по захолустным городкам, заводить знакомства с провинциальными адвокатами из социалистов, мелкими служащими плоештинских нефтяных компаний, репортерами желтой прессы, пехотными офицерами, залечивавшими фронтовые ранения на пляже в Варне… Марина и Джордж входили в кафе под тентом, на городской площади, где многие отцы города сидели в табачном дыму за игрой в «джюлбар» или в бридж, и начинались расспросы. Ордынцева доставала из сумочки заготовленные фотографии и шелковый платочек. Эту роль вдовствующей невесты она выполняла превосходно. Они пополняли картотеку Крафта такими интимными сведениями о некоем Иовановиче или Андреашану, каких не смогли бы представить и о самих себе. Они выпытывали до мелочей, каким страстям предан человек: филателии, рыбной ловле, хоровому пению, изучению истории русско-турецкой войны, радиотехнике, монашеским молитвам.
Каждые три месяца Пальффи получал в германском посольстве секретный пакет на содержание своей образцовой конюшни. Из поездок он часто вывозил недурных восточных коней — годы пребывания в Иране не пропали даром, теперь он удачно барышничал. Нетрудно было также, пользуясь простодушным гостеприимством хозяев, подкинуть ампулу с культурой сапа в кормушку с овсом или просто втереть с помощью картофелины в ноздри или в губы понравившегося коня смертельную инфекцию.
Ошеломляющее впечатление произвело на все гитлеровское офицерство — и на Пальффи Джорджа — поражение германской армии между Двинском и Ковелем, когда бегущие немецкие солдаты показались на старинных вязовых аллеях Восточной Пруссии.
Ганс Крафт, пришедший в это утро на софийскую квартиру Джорджа, явно ничего не понял. Как всегда перед завтраком, он долго, с удовольствием мыл руки и увлеченно разглагольствовал:
— Доктрина фюрера не знает каких-либо моральных ограничений. Бог служит нашим целям, или он мешает нам. Французы выдумали права человека и справедливость. Русские целое столетие проповедуют миру правду. Все это детская игра. На самом деле есть только одна цель: господство; есть средства к цели. Между верой в бога и святотатством нет разницы. Мы ее не видим. И пока этого о нас не знали наши враги, все шло отлично. Тотальная война не должна была быть афиширована так скоро — вот в чем ошибка…
Слушая эти речи, Джордж приходил к выводу, что перед ним душевнобольной, маньяк. Не выдержав, Джордж уехал к Ордынцевой и пил с ней весь день. Поздно вечером поехали в ресторан «София», и снова с ним была Марина Ордынцева. В этот день Джордж не мог оставаться один. Им овладевала безумная идея: спасти мир собственности! Красный поток вторгается в Европу — надо остановить его, спасти все, что еще можно спасти из доброго старого мира! Он не догадывался, что ради той же цели Савойская королевская династия в Италии уже подвергла домашнему аресту Муссолини. Ради той же цели германские фельдмаршалы забыли адскую машину в кабинете Гитлера, надеясь в случае успеха завтра же открыть перед американскими десантными армиями Запада «линию Зигфрида» — пусть идут до Берлина как можно скорее, без отдыха и ночлега! Тысячи нитей уже связали в один клубок все силы, родственные Пальффи Джорджу, — силы реакции, креста и собственности. Тайные передвижные радиостанции действовали в лесах Польши; парашютисты прыгали с секретными пакетами в окрестностях католических монастырей в глуши Словакии; дипломатические курьеры пробирались из фашистской Болгарии в Каир. И в швейцарском городе Берне, в особняке на Херренгассе, в конторе крупнейшего американского разведчика Аллена Даллеса, белобровая референтша, самозабвенно стучавшая на «Ундервуде», видела не только немцев, но и австрийцев, венгров, слышала обрывки итальянской, румынской речи…
В тот вечер Пальффи впервые ощутил всей своей изощренной интуицией, что фюрер проиграл войну, что времена норвежских, африканских, кавказских походов прошли безвозвратно, что судьба Третьей империи уже не может быть спасена никаким новым «секретным оружием», что в этом последнем акте кровавой трагедии больше не нужно бессмысленное сопротивление в Тунисе или в Нормандии, а нужны оборотни — оборотни, способные скрыться в самых глубоких норах, нужны тирольские леса, аугсбургские пещеры и тот спецбарак № 6 в германском концлагере, в горах Северо-Восточной Сербии, где все еще готовятся для новой формы существования влиятельнейшие господа из гитлеровской империи. И в его памяти по какой-то злорадной игре ассоциаций возникал знойный день в Абадане, офицерская каюта на линкоре «Алабама» и энергичный, напористый американец в расстегнутом кителе, его откровенный тост:
— Мы начнем там, где Гитлер кончит.
А через три недели, выполняя очередное поручение Ганса Крафта, Джордж оказался в горах Трансильвании — там у него была старая надежная явка: бывший учитель математики из отцовского имения, францисканский монах. Джордж давно не был в соборах, и этот, чужой и незнакомый, произвел на него неожиданное действие: напомнил мишкольцское детство. Снова органист, как в детстве, брал первый аккорд — задавал тон хору, а патер гнусаво тянул по-латыни Снова прислуживали мальчики в белых пелеринах с малиновыми капюшонами. Они привычно и ловко, как Джордж в детстве, становились на одно колено. Рядом с Джорджем, на мраморном столбе, высилась бронзовая чаша с водой, и женщины, и старики, и дети, входившие в церковь, окунали в воду пальцы, крестились, шли к скамьям и становились возле них на колени.
Пальффи Джордж задумался. Геометрический череп Ганса Крафта возник перед ним на фоне карты Европы, на которой гнездами флажков были утыканы узлы кровавой войны — в предместьях Варшавы, под Болоньей в Италии, — и стрелка, направленная на Амьен и означавшая марш американских танков, начатый недавно в Бретани… Звенели колокольчики, тонко звучал хор, и вдруг Джордж очнулся и увидел, как все молящиеся женщины разом вынули носовые платочки, и слезы потекли — неподдельные, быстрые, горячие вдовьи слезы. И Джордж понял, что молятся о погибших в этом году.
Бывший преподаватель математики и физики в Мишкольце, старый учитель Джорджа, в рясе, с крестом на груди, приблизился в эту минуту к нему и высоко к его губам протянул свою длинную руку.
Потом они ушли по горной дороге далеко за город, и Маурус (монашеское имя учителя математики) подробно рассказал Джорджу, что произошло в эти дни с его отцом. Началось с того, что Гитлер вызвал военного министра Венгрии и в истерической форме предупредил, что он не допустит повторения уроков Италии. При этом упоминалось имя Пальффи Артура. О, там неплохо поставлена служба осведомления. После этого «Старому Q» нечего было терять, и день спустя на рассвете генерал-полковник выехал на фронт к венгерским корпусам — отдать приказ об отходе с позиций. Тайная полиция Гиммлера, все знавшая
