Говорят, человек при этом свое будущее может видеть.
– Может, он и видит. Поэтому и не ошибается никогда, – Вальтер по-прежнему хмурился.
– Есть еще одно – Свинья. Так его военная фронда кличет. Вся верхушка его ненавидит, недолго ему осталось, – прозвучал приговор Георга.
– Так почему же все-таки Ковроед? – не унимался Эрик.
– Да он ночами воет, по полу катается и ковер жрет. Совсем как жители Гавайских островов, прошедшие инициацию. Есть такая магическая практика, говорят, очень действенная. Хочешь побеждать, пожалуйста, валяй, только коврик пожри чуток.
– Парни, может, хватит уже вина на сегодня? – улыбнулась Лени. – Кстати, если мы вот так спокойно сидим и несем всю эту чепуху, вам не кажется, что у нас в стране все не так уж и плохо?
– Лени, а ты никогда не задумывалась, что завтра все может измениться? Причем так быстро, что проснешься и – бац: белое – уже не белое, а черное.
– Макс, я в июне встречалась с Гитлером…
Макс, а за ним и Георг попытались вскочить из-за стола и вскинули руки в немецком приветствии, причем оба – левые.
– Вот дураки-то! Все, вольно… Я заезжала к нему в «Бергхоф» с отчетом о Всемирной выставке в Париже…
– О, ты же у нас получила золотую медаль за фильм «Триумф воли», да еще из рук самого премьер- министра Даладье! – Намечался еще один тост, и Георг стал наполнять бокалы.
– Так вот, – продолжила Лени, – мы долго говорили… Эрик, хватит улыбаться, болван. Он, к твоему сведению, абсолютно не интересуется ни моей личной жизнью, ни моей семьей, ни друзьями, ни тем, что я люблю.
– Ты бы ему обо мне рассказала, – Хьюберт манерно поправил прическу.
– Теперь, наедине с ним, в минуты экстаза, ты можешь пользоваться любым из тех прозвищ, которые мы любезно тебе сегодня подсказали, – мечтательно произнес Эрик, – ковроедушка, свинчик…
– Дайте же ей рассказать, в конце концов! – оборвал друзей Макс.
– Макс, про белое и черное. Я опять начала с ним говорить про евреев, и он опять прервал меня, сказав, что каждый раз, принимая какие-либо серьезные решения, он намеренно раскачивает внутри себя ситуацию, проверяя на прочность свои доводы. И решения принимает, когда уже знает точно, что белое – это белое, а черное – черное.
Микки-Маусы отошли от туалетов, музыканты удалились, спев на прощание песню
Это был традиционный здешний девиз.
Кабаре пустело.
– Ну что, парни, давайте, наконец, ваш сюрприз.
Когда все, наконец, погрузились в ее спортивный «мерседес», а вчетвером это оказалось нелегко, она спросила:
– Куда?
– К нам в бюро.
– Вы что, спятили? Первый час. Что вы там забыли?
– Ой, Лени, не занудствуй, давай езжай! У тебя, кстати, есть еще один серьезный недостаток.
– Какой же?
– Ты мнишь, что у всех есть на тебя какие-то планы!
Они выехали на Фридрихштрассе. Георг с Максом обогнали их на мотоцикле, оба были в каких-то чудовищных очках, но без касок.
– Мы теперь играем на гитарах, – не выдержал Эрик. – Сейчас ты увидишь нечто.
– На гитарах? Вчетвером? Вы что, цыгане или испанцы? Да вы же вообще никогда музыкантами не были. Вы же архитекторы.
– Так получилось. Макс съездил по делам в Прагу и привез гитары нам в подарок. Сам-то он на них давно уже помешан. Мы их не стали домой уносить и по вечерам теперь терзаем. Попробуй постой за кульманом целый день. На мне в проекте вообще все держится, я отвечаю за ось Север—Юг.
– Эрик, что ты мелешь?! – не выдержал Вальтер.
– Ну не полностью, конечно. Но кто ее озеленяет?!
– И чем ты ее планируешь засадить? – поинтересовалась Лени.
– Пока просто высокими деревьями. Скажи, какими – внесу в спецификацию.
– Эрик, если на главной улице Берлина, пардон,
Через десять минут они уже выгружались. Паризерплац считалась парадной площадью Берлина: с одной стороны – Бранденбургские ворота, с другой начиналась Унтер-ден-Линден. Сюда выходили фасадами три самых важных посольства – Франции, Великобритании и США. Тут располагался и самый дорогой столичный отель – «Адлон». Бюро Шпеера совсем недавно, в феврале этого года, разместилось в здании Академии искусств, после того как Гитлер назначил своего любимого архитектора Генеральным инспектором строительства столицы рейха.
– Шеф нам доверяет, у меня ключи, – сказал Эрик и открыл боковой подъезд. – У нас работа творческая, а вдохновение может прийти и ночью.
Неподалеку, у самых Бранденбургских ворот, стояли человек десять молодых людей и девушек.
«Странно все это», – подумала Лени.
– Это все к нам, – предупредил Эрик.
– Вы что, пустите их сюда? Разве вы их всех хорошо знаете?
– Нет, Лени, все продумано. Каждый просто скажет пароль и войдет.
– Безумцы, вам уже по тридцать, а вы все в войну играете. Я завтра все расскажу Альберту.
Парни подтянулись. Глядя на них, Лени успокоилась. В любом городе мира, в любой исторический отрезок таких лиц найдется сотня-другая, не больше. Их глазами история разглядывает то, что ей пока в диковинку.
Но тут Лени по-настоящему и разволновалась. Конечно, она знала, на что способны ее друзья. Хоть они и были совсем разные и могли на спор, вполне правдоподобно, изобразить бандитов из Кройцберга или стать абсолютно невыносимыми, как сегодня, но красоту они чувствовали и ловили как никто. Охотились за ней, находя ее во всем, где только можно было найти.
Шпеер потому и пригласил их к себе в бюро.
Вальтер с Георгом знали его давно, когда-то вместе они учились на одном курсе в Высшем техническом училище Берлина в Шарлоттенбурге у знаменитого профессора Тессенова. Летом вся их компания ходила на байдарках, в основном по мекленбургским озерам, зимой каталась на лыжах в Австрийских Альпах. Именно там они и познакомились с Максом, тот тоже изучал архитектуру, но в другом берлинском заведении. Шпеер в 23 года стал ассистентом у своего профессора, оставшись на кафедре и проводя три раза в неделю семинар. Вот тут-то судьба и свела его с Эриком. Тому учеба давалась с легкостью, занятия он часто пропускал, но при этом старался уличить молодого ассистента в незнании и слабости. Борьба была нешуточная и длилась почти год, но в итоге они друг в друге разобрались – Эрик стал его любимым учеником и после окончания курса был торжественно посвящен в ряды общества водно-горного туризма. С тех пор четверка не расставалась, а в 1935 году Шпеер пригласил их вместе поработать над берлинскими проектами. В Баварских Альпах, в деревушке Остертале, он снял маленький охотничий домик, разместил в трех небольших комнатах несколько чертежных досок и даже перевез туда семью. Счастливые времена альпийской коммуны быстро пролетели, сейчас у Шпеера была большая мастерская для уединенной работы в Оберзальцбурге, в закрытой зоне, рядом с горной резиденцией Гитлера «Бергхоф». Но четверка это место не очень жаловала и, к счастью, из Берлина давно уже не выезжала.
Бюро Шпеера пользовалось славой надежного и безопасного прибежища для творческих людей, ценящих свободу слова и взглядов. Он умудрился выторговать у Гитлера право выбирать сотрудников по собственному разумению, сославшись на то, что все талантливые партийцы уже себя где-то нашли, а работать с кадрами второго эшелона над таким серьезным проектом недопустимо. Как-то раз, под действием
