фигуры, темные фигуры. Они все стремились в одну сторону, окружая его, толкая, таща с собой, и он потерял свою боль, утратил ее в этой отчаянной толчее.
Хотя у этих фигур не было лиц, некоторые из них плакали, другие смеялись, и все стремились вперед, пока не пришли к месту, где лед перед ними расколола пропасть. Пропасть была глубокой и широкой, стены ее вначале были белыми, потом становились светло-зелеными, почти голубыми и наконец терялись в абсолютной черноте. Одни фигуры радостно бросались в эту пропасть; другие цеплялись за ее края, и лица их были искажены страхом, но все новые устало погружались в пустоту, как странники в конце долгого пути. Увидев пропасть, Шон изо всех сил начал пробиваться назад сквозь толпу, которая увлекала его вперед, тащила на край пропасти, и вот уже его ноги заскользили на краю. Он вцепился в скользкий лед. Сопротивлялся, кричал, а темная пропасть втягивала его ноги.
Потом он спокойно лежал, пропасть закрылась, и он остался один. Он устал, измучился и ужасно устал. Закрыл глаза, и боль вернулась, отбивая негромкий ритм в ноге.
Шон открыл глаза и увидел лицо Катрины. Она была бледна, под огромными глазами – темные круги. Он попытался поднять руку и коснуться ее лица, но не мог пошевелиться.
– Катрина, – прошептал он. И увидел, что ее глаза позеленели от удивления и счастья.
– О, слава богу! Ты вернулся.
Шон повернул голову и посмотрел на брезентовую крышу фургона.
– Сколько? – спросил он. Голос его прозвучал еле слышно.
– Пять дней. Молчи, пожалуйста, молчи.
Шон закрыл глаза. Он устал и сразу уснул.
Глава 19
Когда он проснулся, Катрина вымыла его. Мбежане помогал поднимать его и поворачивать, его большие руки с розовыми ладонями осторожно прикасались к ноге. С Шона смыли запах болезни и сменили ему одежду. Он смотрел на хлопочущую Катрину, и всякий раз, как они встречались взглядами, они улыбались друг другу. Однажды к нему настолько вернулись силы, что он спросил Мбежане:
– Где ты был, когда я в тебе нуждался?
– Спал на солнце, как старуха, – полунасмешливо-полувиновато ответил Мбежане.
Катрина принесла еду, и, почувствовав ее запах, Шон понял, что голоден. Он съел все и опять уснул.
В тени на берегу Саби Мбежане построил хижину без окон, с навесом из ветвей. Потом сколотил кровать из брусьев, перевязанных кожаными ремнями. Шона вынесли из фургона. Когда Шона укладывали под навес, Катрина непрерывно суетилась вокруг него. Потом снова ушла в фургон за подушками, а вернулась с Воришкой, и Шон удобно устроился.
– Шон, убери отсюда это чудовище, я только что выстирала одеяла!
Воришка прижался к постели и спрятал голову под мышкой у Шона.
– Все в порядке, он чистый, – защитил его Шон.
– От него пахнет.
– Вовсе нет. – Шон принюхался. – Ну, не очень.
– Ах вы!..
Катрина подложила ему под голову подушку и занялась ногой.
– Больно?
– Ничего-ничего, – заверил ее Шон.
Воришка полз по постели, пока не добрался до подушки.
В медленном течении дней тело Шона выздоравливало, к нему возвращались силы. Подвижный воздух под крышей навеса подсушил раны на груди и ноге, хотя было ясно, что останутся шрамы. Утром после завтрака Шон созвал к своему ложу весь свой двор. Катрина устроилась на краю постели, а слуги расселись вокруг на корточках. Сначала поговорили о домашних делах, о здоровье быков, называя каждого по имени, обсудили их глаза, копыта и животы. Порвался брезент на одном фургоне. У единственной оставшейся в живых суки началась течка – готов ли Воришка к своей работе? Надо возобновить запасы мяса – может, нкозикази позже в этот же день возьмет ружье?
Хлуби поймал в первую же ловушку четверых усачей, и дальше разговор пошел о буше. За первым поворотом реки лев убил буйвола, отсюда видна стая стервятников. Ночью в миле выше по течению на водопой приходило стадо слонов, в основном самки. Все это подробно обсуждалось собравшимися. Каждый мог высказать свое мнение или возразить против мнения, с которым не согласен. Когда все высказались, Шон раздал задания на день, и слуги разошлись. И они с Катриной остались наедине.
Из-под навеса они видели ширь реки, крокодилов, лежащих на белом песке, и зимородков, ныряющих на отмелях. Они сидели рядышком и говорили о своей будущей ферме. Шон будет выращивать виноград и растить лошадей, а Катрина – заниматься курами. К следующему сезону дождей они заполнят все фургоны; еще одна поездка, и им хватит на покупку фермы.
Катрина держала его в постели еще долго после того, как он достаточно окреп, чтобы вставать. Она баловала его, и Шону это нравилось. Он бессовестно, как мужчина, принимал ее заботу и даже чуть преувеличивал серьезность своих ран. Наконец очень неохотно Катрина разрешила ему встать. Он еще неделю оставался в лагере, пока не перестал хромать, но однажды вечером взял ружье и вместе с Мбежане отправился за свежим мясом. Шли они медленно, Шон щадил ногу, и совсем близко от лагеря им удалось подстрелить антилопу канну. Шон уселся под деревом хисаса и закурил сигару, а Мбежане вернулся в лагерь за слугами, чтобы перенести мясо. Шон наблюдал, как они разделывают тушу; на мясе был слой желтого жира. Тушу понесли в лагерь на палках, по два человека на палку, а когда вернулись в лагерь, Шон застал Катрину в непостижимом настроении. Когда он разговаривал с ней за ужином, она отвечала словно издалека, а потом, у костра, сидела отчужденная. Она была очень красива, и Шон удивился и был слегка раздосадован. Наконец он встал.
– Пора спать. Я провожу тебя в твой фургон.
– Иди. Я посижу еще немного.
Шон колебался.
– Что-то случилось?
– Нет! – быстро ответила она. – Нет. Со мной все в порядке. Иди ложись.
Он поцеловал ее в щеку.
– Если я тебе понадоблюсь, я близко. Спокойной ночи, спи спокойно.
Он выпрямился.
– Пошли, Воришка. Пора баиньки.
– Оставь Воришку со мной, пожалуйста.
Катрина схватила собаку за загривок и удержала.
– Но почему?
– Просто мне нужно общество.
– Тогда я тоже останусь.
Шон собрался опять сесть.
– Нет, иди ложись.
В ее голосе прозвучало отчаяние, и Шон пристально посмотрел на нее.
– Ты уверена, что все в порядке?
– Да, иди.
Он пошел к своему фургону и оглянулся. Она сидела очень прямо, обнимая собаку. Он поднялся в фургон. Лампа горела, и он удивленно остановился. На кровати не просто грубые одеяла, но простыни. Шон провел рукой по гладкой ткани – она хрустела после глажки. Он сел на кровать и стащил башмаки. Снял рубашку, бросил на сундук, потом лег и посмотрел на лампу.
– Происходит что-то очень странное, – сказал он вслух.
– Шон! – послышался снаружи голос Катрины. Шон вскочил и открыл клапан. – Можно мне войти?
– Да, конечно.
Он протянул руку и поднял Катрину в фургон. Посмотрел на ее лицо. Испуганное.
– Что-то неладно, – сказал он.
– Нет, не трогай меня. Я должна кое-что сказать тебе. Садись на кровать.
