Да, отец отдавал себе отчет в том, что США сделают все возможное, чтобы не допустить открытой, заранее объявленной и закрепленной договором, постановки ракет на Кубе. Выигрывает тот, кто лучше спрячет, обманет. Угрызений совести после происшествия с У-2 и лжи президента США у отца не возникало. Президент Эйзенхауэр преподал в этом деле ему наглядный урок. Долг платежом красен. К тому же обман совершался во благо, с целью защиты слабого от сильного, жертвы от агрессора.
Отец просчитался в другом. Он не раз повторял, что американцы окружили нас своими военными базами, угрожают из-за всех границ и мы имеем право на ответные действия. Но мы-то привыкли к этому окружению, как итальянцы привыкли жить на склонах Везувия и Этны, а жители островов Атлантического и Тихого океанов к регулярным набегам ураганов и тайфунов.
У американцев же ракеты под боком не могли не вызвать шока, крушения иллюзии абсолютной безопасности, замешенной на имперских традициях права вершить свой суд в прилегающих регионах. Последнее, правда, в те годы относилось к обеим сверхдержавам.
К этому необходимо добавить положения доктрины Монро, не допускавшей чьего бы то ни было вооруженного присутствия в Западном полушарии. Если все это суммировать, то нетрудно вычислить реакцию на появление наших ракет. Дело было не только и не столько в правительстве и президенте, главным действующим лицом становилась разъяренная толпа. Тут и аргументы, и разум оказываются бессильными.
В воскресенье 20 мая по дороге в Москву отец поделился своими мыслями с Громыко, входившим в состав делегации. Андрей Андреевич выслушал сообщение как обычно молча, пожевал губами и только после всех этих действий, свидетельствовавших о глубоком раздумье, поддержал. Он считал, что правительство США не пойдет на риск войны, повод для нее так же, как и в случае недавнего установления границы в Берлине, недостаточен. К сожалению, министр иностранных дел тоже не придал должного значения специфическому отношению американцев к окружающему их региону. А уж Громыко обязан был это знать. Не один год он провел в США, казалось, прочувствовал все нюансы национального характера.
Некоторые авторы утверждают, что до разговора с Громыко Хрущев в Варне обсуждал постановку ракет на Кубе с сопровождавшим его в поездке министром обороны СССР маршалом Малиновским, они все решили вдвоем, а уже затем отец проинформировал высшее руководство страны. Эту байку запустил в оборот бывший работник ЦК, долгие годы выдававший себя за спичрайтера отца, Федор Бурлацкий. Якобы он сам все видел своими глазами, слышал своими ушами.
Историки ему поверили и теперь воспроизводят рассказ Бурлацкого без какой-либо проверки. Если бы они взглянули на состав делегации (его тогда опубликовали в газетах), то увидели бы, что Малиновский в Болгарию не ездил, Хрущева сопровождали: Секретарь ЦК КПСС Борис Пономарев, Министр иностранных дел Андрей Громыко, Первый секретарь ЦК Компартии Литвы Антанас Снечкус, Первый секретарь Киевского обкома партии Петр Шелест, Первый секретарь ЦК Комсомола Сергей Павлов, Первый секретарь Ленинградского Горкома партии Георгий Попов, Секретарь Московского горкома партии Ольга Колчина, Председатель общества советско-болгарской дружбы академик Андрей Туполев, посол СССР в Болгарии Григорий Денисов — и никакого Малиновского. Родион Яковлевич в числе других проводил делегацию во Внуковском аэропорту и уехал в Министерство обороны. 18–19 мая он участвует в траурной церемонии в Доме Советской Армии в Москве, а затем на Новодевичьем кладбище хоронит адмирала Арсения Головко. Такая вот история.
Как обычно после возвращения отца из поездки, Президиум ЦК собрался в тот же день. Это получилось само собой, ведь все его члены считали своим долгом поехать для встречи на аэродром, а оттуда они гурьбой направились в Кремль. Отец в таких случаях обычно начинал с впечатлений о встречах в далеких или близких странах, осведомлялся о событиях, происшедших дома.
В этот раз, едва поздоровавшись, отец сообщил, что у него есть важные предложения, которые он хотел бы изложить своим коллегам. О чем пойдет речь, в аэропорту он посчитал говорить неудобным.
Вот как он рассказывал впоследствии об этой встрече.
«Товарищи слушали. Я сразу, как закончил изложение, сказал:
— Давайте сейчас не решать. Я только что высказал вам свои соображения, и вы не подготовлены для решения. Вы должны обдумать всё, и я еще подумаю. Через неделю соберемся и еще раз обсудим. Мы должны всё очень хорошо взвесить. Я считаю своим долгом предупредить, что эта акция влечет за собой много неизвестного и непредвиденного. Мы, конечно, хотим все сделать, чтобы обезопасить Кубу, чтобы Кубу не раздавили, но мы можем втянуться в войну. Это тоже надо иметь в виду.
…Нам надо сделать так, чтобы свою страну сохранить, не допустить войны и не допустить, чтобы Куба была разгромлена войсками США. Нужно сделать Кубу факелом, сделать ее притягательным магнитом для всех обездоленных народов Латинской Америки, которые ведут борьбу против эксплуатации американских монополий. Подогревающий огонь социализма, исходящий с Кубы, будет ускорять процесс борьбы за независимость.
Все разошлись».
Не через неделю, а на следующий день, в понедельник 21 мая, Президиум ЦК собирается уже не на импровизированное, а на официальное заседание в Кремле.
Его члены и приглашенные — Громыко, Малиновский и главнокомандующий ракетными войсками маршал Бирюзов — заслушивают отчет советской делегации о поездке в Болгарию, а затем обсуждают предложение отца. Решают послать на Кубу официальную делегацию, поручив ей поговорить с Кастро, определиться на месте с возможностью размещения ракет на острове. К делегации и ее составу я еще вернусь.
Таким образом, в тот день приняли принципиальное решение о возможности отправки ракет с ядерными боеголовками на Кубу и договорились сделать это тайно. «Это будет наступательная политика, — подчеркнул отец и после некоторого размышления добавил — Ракеты сохранить под нашим командованием».[76]
Но отец еще до конца не убедил в первую очередь самого себя На четверг 24 мая он назначает совместное заседание Президиума ЦК и Совета обороны.
Кроме свидетельства отца и более чем скупых официальных документов, не находится иных серьезных источников, повествующих о деталях разворачивающихся в те дни событий. Меня особенно интересовало не было ли споров, возражений. Вокруг принятия решения о постановке ракет на Кубе за последние годы накопилось немало спекуляций, домыслов. Однако все, кто имели к этому отношение, присутствовали на различных совещаниях, были близки к «верхам», в том числе Громыко, посол СССР на Кубе Алексеев, в один голос утверждали, что оппозиции высказанному отцом предложению не было.
Слухи о каких-то мифических дебатах, столкновениях поползли позднее, уже после освобождения отца от должности в 1964 году. Кое-кто стал спешно менять точку зрения.
Итак, 24 мая собрался Совет обороны с участием всех без исключения членов Президиума ЦК. К нему военные сделали первые прикидки, подсчитали, во что обойдется установка наших ракет на Кубе.
Я снова возвращаюсь к рассказу отца.
«Прошла неделя. (На самом деле четыре дня, если отсчитывать от воскресенья.) Я опять поставил этот вопрос. Спрашиваю:
— Ну как, товарищи, думали?
— Да, думали.
— Ну и как?
Первым взял слово товарищ Куусинен. Он сказал:
— Товарищ Хрущев, я думал. Если вы вносите такое предложение и считаете, что нужно принять такое решение, я вам верю и голосую вместе с вами. Давайте.
Так. Мне было, с одной стороны, лестно, а с другой — слишком тяжело. Его ответ всю ответственность возлагал на меня. Я очень уважал товарища Куусинена, знал его честность и искренность, поэтому воспринял его слова по-хорошему».
В тот период члены Президиума ЦК в основном полагались на отца, ему принадлежало решающее слово при принятии решений. Здесь дело даже не в личности. Все определяла структура централизованной власти. Всё и все зависели от первого лица. Даже члены Президиума ЦК старались не высовываться, если всерьез не задевались их жизненные интересы. Не обязательно личные, возможно, и тех областей
