помощь Кубе истощала Советский Союз. Вот их задача. Поэтому важно, видимо, чтобы люди не сейчас, а через какое-то время, не затягивая, приступили к работе на фабриках и заводах, на плантациях. Ведь людей надо кормить.
…И советский народ напрягает сейчас все силы, чтобы поднять экономический потенциал, сделать его выше всех капиталистических стран, обеспечить самый высокий жизненный уровень в мире. Это и будет наглядным доказательством правоты учения марксизма — ленинизма. Другого мерила нет».[99]
И так строчка за строчкой, страница за страницей. Но Кастро письма не убеждали. К тому же американцы не давали кубинцам внять призывам отца к спокойствию: над островом по несколько раз в день на бреющем полете пролетали их самолеты. По ним не стреляли, и воздушные разведчики вели себя все развязнее. Кастро едва сдерживался, но команды открывать огонь не давал.
Американские военные вели себя все агрессивнее, я бы сказал, нахальнее не только по отношению к кубинцам.
Буквально через день после умиротворяющего обмена письмами, в воскресенье, командование Атлантическим флотом США решило разделаться с советскими подводными лодками, который день не дававшими ему покоя. Благо президент перестал следить за каждым шагом адмиралов.
Начиная с 30 октября эсминцы США не отставали от наших лодок ни на шаг. Они стремились заставить подводные лодки всплыть в их присутствии, продемонстрировав как бы свое поражение. С эсминцев методично сбрасывали маленькие глубинные бомбочки. Взрываясь, они не причиняли вреда кораблю, но нестерпимо били по ушам подводников. И так час за часом, сутки, двое. Дизельные лодки, а такие в то время превалировали на флоте, конечно, не могли выиграть состязания, рано или поздно нужно было всплывать или дать бой… На поверхности они появлялись под улюлюканье столпившихся на палубе преследователя матросов. Один из участников событий тех дней, сам попавший в такую передрягу, рассказывал мне, как, при виде беснующихся на эсминце янки, ему нестерпимо захотелось всадить им торпеду под ватерлинию. Ту, заветную, атомную. Возненавидел он американцев на всю жизнь. Но разрешавший использовать оружие приказ адмирала Рассохи отменили одновременно с указанием кораблям, груженным оружием, повернуть назад. Теперь действовала новая, не менее строгая директива Москвы: на провокации не поддаваться. И не поддавались… Сжав зубы.
Обо всем это ни отец, ни Кеннеди не знали. «Всегда найдется сукин сын…» — лучше не скажешь.
Самолеты, подводные лодки — это еще полбеды. Но американцы рвались на остров, требовали, чтобы их допустили на Кубу. Как победителей! Переговоры грозили забуксовать, не начавшись. Камнем преткновения стала инспекция, проверка на месте выполнения нами принятых на себя обязательств. С самого начала отец подчеркивал, что доступ представителей иностранных государств на территорию Кубы возможен по согласованию с ее правительством.
Американцы отказывались вести диалог с Фиделем Кастро. Они его демонстративно игнорировали. Кастро, в свою очередь, категорически отказывался допустить чужих инспекторов на свою территорию. «Мы не нарушили никакого права, не совершили никакой агрессии против кого бы то ни было. Поэтому инспекция является еще одной попыткой унизить нашу страну. Мы ее не принимаем», — так кубинский лидер объяснил свою позицию в выступлении по гаванскому телевидению.
Не шел он на передачу функций контроля и представителям ООН. С таким трудом достигнутое соглашение грозило рассыпаться прахом.
Нелегкую миссию переговоров с Кастро взял на себя У Тан. Он приземлился в гаванском аэропорту в день прибытия Микояна в Нью-Йорк. С советскими представителями все проблемы уладились без волокиты. Правда, и тут не обошлось без курьезов. В Министерстве обороны решили соблюсти тайну, почему-то не показывать У Тану Плиева. Вместо него задействовали Стеценко, тоже генерала. Он командовал на Кубе дивизией баллистических ракет. Стеценко заверил Генерального секретаря, что все 42 баллистические ракеты среднего радиуса действия (столько насчитала американская воздушная разведка) в ближайшие несколько дней будут демонтированы и отправлены в морские порты для погрузки на советские суда.
А вот кубинцы уперлись. У Тан понял, что его инспекторов на остров не допустят ни под каким видом. Приходилось искать обходные пути.
По словам отца, в Москве полгода спустя Кастро признался ему, что погорячился, теперь он соглашался, что присутствие ооновских чиновников не унизило бы национального достоинства Кубы. Но это теперь. А тогда в ответ на все увещевания следовало твердое: «Нет!»
Договариваться требовалось не мешкая. Правда, война уже не стояла у порога, но растянувшиеся цепочки американских кораблей блокадного и противолодочного дозора с места не сдвинулись. Восточное побережье США было по-прежнему забито войсками десанта. В Советском Союзе, так же как и в США, на стартовых позициях дымились окутанные кислородными облаками готовые к пуску королёвские Р-7, янгелевские Р-16, Р-14 и Р-12 ожидали команды «на заправку и старт».
Нью-Йорк встретил Микояна неприветливо. Так принимают представителя враждебной державы. Переговоры с первого часа пошли непросто. Американцы вели себя все настырнее, в их требованиях все явственнее звучал металл бескомпромиссности.
До консультации с Кастро, согласования точек зрения и подходов что-либо решать и даже предлагать Микоян считал преждевременным. Анастас Иванович преследовал цель выяснить точку зрения оппонента, напитаться информацией. Американцы же настойчиво требовали почти ультимативно согласия на свои день ото дня ужесточающиеся претензии.
Переговоры Микояна в Нью-Йорке, естественно, шли вокруг того, как удостовериться, что все советские ракеты отправлены домой, а старты разрушены. Ответ на этот вопрос Анастасу Ивановичу предстояло искать на Кубе.
В день его отъезда на остров Стивенсон и Макклой приехали в гостиницу попрощаться. Встретились внизу в холле.
Когда казалось, что все обговорено, хозяева вдруг выступили с новыми требованиями. Макклой зачитал целый список подлежащего к выводу с Кубы «наступательного оружия». В него входили бомбардировщики Ил-28, ракетные катера, ракеты «воздух — земля», «корабль — земля», «земля — земля», а также механическое и электронное оборудование, обеспечивающее их применение, авиационные бомбы.
В тот день нам приходилось расплачиваться за нежелание называть вещи своими именами. Ведь в своих письмах отец ни разу не назвал ракеты ракетами, а только оружием, которое противная сторона считает наступательным. Теперь терминологические увертки оборачивались против нас, американцы заявляли, что и это вооружение они всегда классифицировали как наступательное… А уж что вы, то есть мы, имели в виду, то это ваше дело: советское правительство согласилось вывести с Кубы наступательное оружие.
Когда и почему в высших эшелонах власти в США стали менять позицию, сейчас сказать трудно. Мне кажется, почувствовав слабину, просто решили урвать побольше. Прощупывание началось даже несколько раньше. Накануне, во время переговоров, Макклой первый раз закинул удочку, завел речь о выводе с Кубы зенитных ракетных комплексов. Микоян удивился: «Какое же это наступательное оружие?» Ответа на его вопрос не нашли, и вопрос о «семьдесят пятых» больше не поднимался.
Откуда вообще возник этот перечень? О бомбардировщиках Ил-28 упоминалось еще в выступлении президента в «черный» понедельник, и Роберт Кеннеди в своей книге приводит разговоры о них в Исполкоме. Об остальном до приезда Микояна не произносилось ни слова.
В январе 1991 года я спросил Раймонда Гартоффа, человека, в те годы причастного к составлению перечня, чем они руководствовались? Ответ оказался на редкость незамысловатым: в документ включили все известные виды вооружения, которые можно формально отнести к наступательным. Именно поэтому устаревшие бомбардировщики, а не новейшие МиГи-21 стали предметом торга.
По моим догадкам, составили список в последнюю ночь, вот и пришлось совать его Микояну в холле гостиницы. Анастас Иванович наотрез отказался обсуждать новорожденную идею, сказав, что он уполномочен обсуждать отраженные в документах предложения, там же речь шла только о баллистических ракетах.
