шрапнельных и специального назначения, то есть химических. За ними вытянулись стенды с пулеметами, автоматами, гранатометами и разными другими приспособлениями для уничтожения людей. Отец выслушал пояснения молча, не перебивая и не задавая вопросов. Он уже начал уставать.
Затем подошла очередь вертолетов. Я уже упоминал, что в те годы возможность их боевого применения вызывала горячие споры. Непривычно смотрелись высовывающиеся из вертолетного брюха и торчащие на консолях пулеметы, усеянные отверстиями барабаны пусковых установок для неуправляемых ракет. По мнению докладывавших офицеров, за этим нарождающимся видом оружия — будущее, вертолет становится незаменимым средством поддержки пехоты и в наступлении, и в обороне. Отец не согласился с профессионалами, он повторил свою точку зрения: уж очень эти неповоротливые машины уязвимы для ракет. Особенно теперь, когда ракеты перекочевывают с прицепов автомобилей в руки пехотинцев. Военные нестройным хором возражали. Отец не стал спорить, он предложил еще раз все как следует взвесить, подумать и вернуться к вопросу о военных вертолетах позже. Несколько раздраженно он выговорил Гречко, который особенно рьяно отстаивал вертолеты: ему-де хочется и то, и это, а о том, кому за все придется платить, маршал не задумывается. У него, то есть у отца, лишних денег нет, всего он закупить не может, от чего-то поневоле придется отказываться. Поэтому задача состоит не в том, чтобы указать, что нравится, а в том, чтобы выбрать то, без чего никак нельзя обойтись.
Так в разговорах, осмотрах, стрельбе, вспыхивающих и быстро гаснувших спорах день перевалил на вторую половину. Малиновский пригласил перекусить. Обедали тут же, на поле, столы накрыли в больших брезентовых палатках. Отец задал деловой тон, предложив не рассиживаться и — никакого алкоголя, впереди еще много работы.
Началась вторая половина рабочего дня и от, казалось, нескончаемого ряда танков и самоходных орудий у меня просто разбежались глаза. Раньше я с танками близко не сталкивался. Жил понятиями Т-34, KB и ИС-3. А здесь чего только не было! Башни, которые специальной системой удерживались неподвижными при езде по любым ухабам. Пушки: одни — нарезные с длиннющими дулами, другие — гладкоствольные, но зато снаряды — с миниатюрными, элегантными крылышками оперения. У меня шевельнулось ревнивое чувство — не только у нас крылья раскрываются в полете. Приборы ночного видения, инфракрасные прицелы стали уже обычными. На каждом танке обязательно несколько противотанковых ракет.
Отец рассматривал представленные машины внимательно. Я бы сказал, придирчиво. Из вопросов сразу стало ясно главное: его беспокоит уязвимость танка. Выдержит ли он огонь противника? Не превратится ли в неуклюжую мишень? Конструкторы демонстрировали броню: двухслойную, трехслойную, пассивную защиту, активную защиту. Отец внимательно слушал, потом задавал один и тот же вопрос: «А если попадет противотанковый реактивный снаряд, выдержит?» Конструкторы начинали переминаться с ноги на ногу, ёжиться и многословно пояснять со всевозможными «если». Если попадет в лоб под определенным углом, то да. Если сработает активная защита. Если… Если… Если… Отец морщился…
Потом танки стреляли, поражая цель с предельных дистанций. Они выглядели просто великолепно. Но особый восторг у отца вызвали противотанковые управляемые, одни по проводам, другие по радио, миниатюрные ракеты. Создавалось впечатление, что у танков нет защиты от них.
Демонстрация закончилась. Обменяться впечатлениями по свежим следам собрались в штабном домике.
Отец начал с танков. Первым делом выразил свое восхищение достижениями.
— Разве можно сравнить эти танки с теми, которые были в войну, даже самыми лучшими. Вот бы нам их тогда… — вырвалось у отца.
Собравшиеся одобрительно загудели, но отец резко сменил тональность. Он повторил свои слова, сказанные на Совете обороны весной 1963 года: мы следуем опыту Второй мировой войны, критически не анализируем его… Отец сделал паузу, оглядел присутствующих. В зале висело напряженное молчание. Он продолжил, заговорил о том, что мы вообще по-другому должны взглянуть на армию, на ее задачи, на цели, которые ставим перед собой.
— Мы кого-нибудь собираемся завоевывать? — отец просто пробуравил взглядом сидевшего рядом с ним Малиновского и сам себе ответил: — Нет! Тогда для чего нам нужно все это оружие, которое мы сегодня увидели?
Отец отдал должное конструкторам, сказав, что их труды, безусловно, заслуживают похвалы, но они делают то, что им заказывают.
— А заказывают вот они, — отец ткнул пальцем в толпящихся маршалов. — Они определяют, что нам нужно, а что нет. Создается впечатление, что им нужно все.
Отец перешел к характеристике современной войны. Он давно раздумывал на эту тему, еще в 1959 году написал записку в Президиум ЦК, выступал в прошлом году на Совете обороны в Филях. То, что тогда выглядело наметками, переросло в убежденность: война между нашими двумя странами, СССР и США, невозможна. Ядерное оружие делает ее бессмысленной: победителя не будет. А без применения атомных боезарядов, отец считал, в войне не обойтись. Даже если в начале схватки против этого настроятся обе стороны, все равно к концу у терпящего поражение возникнет непреодолимое желание изменить течение событий в свою пользу, в конце концов, просто отомстить, и он схватится за водородную бомбу.
Отец продолжал. По его мнению, если мы исключаем возможность обычной войны между СССР и США, Варшавским договором и НАТО, то зачем нам вся эта прорва вооружения? Все очень хорошо, очень современно, но стоит огромных денег. Лишних денег в стране нет. Поэтому нужно очень серьезно подумать, какая же нам требуется армия, а затем решить, чем ее вооружать.
— А то вы всех без штанов оставите, — шуткой попробовал разрядить обстановку отец и дружески толкнул Малиновского кулаком в бок.
Шутка не имела успеха. Малиновский кисло, вымученно улыбнулся. Собравшиеся молчали. Многие помнили выступление отца на Совете обороны. Его возвращение к этой теме сулило новую реорганизацию, сокращение армии. Генералы такого не одобряли — сильное государство славно своей армией.
Они не ошиблись. Отец стал говорить о компактной высокопрофессиональной армии, территориальной милиции, высвобождении рабочих рук, столь необходимых в народном хозяйстве.
Отец подчеркнул: речь идет не только о том, какое оружие покупать, но и сколько. Ведь вооружение быстро устаревает, в первую очередь морально. Зачем нам тысячи танков, тысячи самолетов, если под дверью не топчется война. Это отнятые у людей, у народа и выброшенные на ветер деньги.
Нет, он не считал, что надо разоружаться — это заманчивая, но пока неосуществимая мечта. Армия должна обладать самым современным вооружением, но в разумных количествах. Не более того. Так же рачительно необходимо подходить и к типажу. Разные конструкции танков, пушек, близкие по своим боевым качествам, при серийном производстве на заводах обернутся многомиллионными затратами, которых можно избежать, выбрав один лучший танк, одну лучшую пушку.
— А вы за народный счет хотите прослыть добренькими, не желаете портить отношения с разработчиками, принимаете все, что они дают, — бросил отец упрек в зал.
В ответ раздался глухой ропот. Отец еще немного поговорил о бережливости, о том, что армия существует для защиты народа, а не народ для армии. Наконец он замолк. Других выступающих не предполагалось.
Отец поблагодарил присутствующих за проделанную работу.
Гремя стульями, все стали подниматься с мест, но не двигались к дверям. Сначала пропустили отца, за ним вышли маршалы. Я поспешил следом. Когда я подошел к отцу, они с Малиновским о чем-то тихо разговаривали. Маршал как-то обреченно выслушивал то, что говорил отец.
С точки зрения военных, показ не удался, вернее, имел обратный эффект. Малиновский хотел, похваставшись достижениями, получить добро на закупку нового вооружения. Вышло все наоборот. Предстояли новые обсуждения с совершенно неизвестным исходом. Точнее, о результате нетрудно догадаться: Верховный главнокомандующий настроился развалить армию. Только так маршал воспринимал переход к какой-то мифической территориальной милиции.
В тот момент ни отец, ни Малиновский не знали, что от главнокомандующего уже ничего не зависит, его предложения никого не интересуют, его команды никто не собирается исполнять. До «конца» оставался ровно месяц.
Домой ехали молча. Отец сел впереди. Сзади, кроме меня и неизменного начальника охраны, в
