убийства — был не таким уж коротким.
Сведения, собранные полицией, как правило, давали представление об этих людях и их мотивах, и мы сразу отсеивали тех, кто явно не попадал в круг наших интересов. Остальных мы разделили на две категории: те, кто вряд ли имел отношение к нашему делу, и те, кто мог иметь. И даже этот второй список оказался длиннее, чем я ожидал и надеялся.
В нем было шесть самоубийств, три убийства и двадцать одно исчезновение. Пата Редди ждала другая работа. Я сунул список в карман и отправился с визитами.
Четыре дня я трудился над этим списком. Я искал, нашел, опросил и проверил друзей и родственников каждой женщины в моем списке. Опрос строился по одной схеме. Была ли она знакома с Майрой Банброк? С Рут? С миссис Корелл? Не понадобились ли ей деньги перед смертью или исчезновением? Не уничтожала ли чего-нибудь перед смертью или исчезновением? Была ли знакома с другими женщинами из моего списка? В трех случаях мне ответили «да».
Сильвия Варни, девушка двадцати лет, покончила с собой пятого ноября; за неделю до смерти сняла со счета 600 долларов. В семье никто не знает, что она сделала с этими деньгами. Подруга Сильвии Варни, Ада Янгмен, замужняя, двадцати пяти или двадцати шести лет, исчезла второго декабря и до сих пор не нашлась. Сильвия Варни навестила миссис Янгмен за час до того, как покончила с собой.
Дороти Содон, молодая вдова, застрелилась в ночь на четырнадцатое января. Бесследно пропали деньги, оставшиеся от мужа, и средства клуба, где она была казначеем. Служанка вспомнила, что передала ей в тот день увесистое письмо, — оно тоже не было найдено.
Связь между историями этих троих и делом Банброк — Корелл была достаточно хлипкая. То, что они сделали, делают девять из десяти женщин перед тем, как сбежать или покончить с собой. Но несчастья у всех троих разразились в течение последних нескольких месяцев — и все трое в смысле обеспеченности и общественного положения принадлежали примерно к тому же кругу, что миссис Корелл и сестры Банброк.
Исчерпав свой список и не обнаружив больше ничего интересного, я вернулся к этим трем.
У меня были имена и адреса шестидесяти двух знакомых Рут и Майры Банброк. Я взялся составлять такой же каталог на трех женщин, которых хотел включить в свои выкладки. Тут мне не пришлось возиться в одиночку. К счастью, в конторе сидели два или три оперативника, не зная, чем заняться.
Кое-что мы извлекли.
Миссис Содон знала Реймонда Элвуда. Сильвия Варни знала Реймонда Элвуда. О том, что его знала миссис Янгмен, данных не было, но вполне вероятно, что она его знала. Она была близкой подругой Сильвии Варни.
С этим Реймондом Элвудом я уже беседовал о сестрах Банброк, но особого внимания на него не обратил. Я счел его просто одним из тех лощеных, прилизанных молодых людей, которых было немало в списке.
Я снова им занялся, теперь с интересом. Оказалось — не зря.
Как я уже сказал, у него была контора по торговле недвижимостью на Монтгомери-стрит. Мы не нашли ни одного клиента, воспользовавшегося его услугами, и даже признаков того, что такой клиент существовал. У него была квартира в районе Сансет, он жил один. Он появился здесь не далее как десять месяцев назад, родственников в Сан-Франциско у него, по-видимому, не было. Он состоял в нескольких модных клубах. По слухам, у него были «хорошие связи на Востоке». С деньгами он не жался.
Сам я не мог следить за Элвудом, поскольку недавно с ним разговаривал. Этим занялся Дик Фоули. В первые три дня слежки Элвуд редко бывал в своей конторе. Редко бывал в финансовых учреждениях. Он посещал свои клубы, танцевал, бывал на чаепитиях и так далее и каждый день наведывался в один дом на Телеграф-Хилле.
В первый день после обеда Элвуд отправился в дом на Телеграф-Хилле с высокой блондинкой из Берлингейма. На другой день — с пухленькой молодой женщиной, которая вышла из дома на Бродвее. В третий вечер — с совсем молоденькой девушкой, жившей, по-видимому, в том же доме, что и он.
На Телеграф-Хилле Элвуд проводил со своей спутницей от трех до четырех часов. Пока за домом наблюдал Дик, туда приходили — и выходили оттуда — другие люди, все, по-видимому, состоятельные.
Я поднялся на Телеграф-Хилл, чтобы поглядеть на дом. Он оказался большим — просторный каркасный дом, выкрашенный в цвет желтка. Он стоял над головокружительной кручей: ниже по склону холма когда-то добывали камень. Казалось, что он вот-вот скатится на крыши других домов, далеко внизу.
Дом стоял на отшибе. Подходы были скрыты деревьями и кустарником.
Я основательно прочесал окрестности: посетил каждый дом в радиусе ружейного выстрела от моего желтого. Ни о нем, ни о его обитателях никто ничего не знал. На Телеграф-Хилле народ нелюбопытный — там почти каждому есть что скрывать самому.
Мое хождение вверх и вниз по холму было бесполезным, пока я не выяснил, кто владеет желтым домом. Дом был частью недвижимости, находившейся в руках трест-компании «Западное побережье». Я перенес мои изыскания в трест-компанию и частично был вознагражден. Восемь месяцев назад дом этот снял Реймонд Элвуд, действуя по поручению клиента Т. Ф. Максвелла.
Мы не смогли найти Максвелла. Мы не смогли найти ни одного человека, знавшего Максвелла. Мы не смогли найти никаких признаков того, что «Максвелл» — нечто большее, чем фамилия.
Один из оперативников отправился к желтому дому на холме и полчаса звонил в дверь — напрасно. Повторять опыт мы не стали, рано еще было поднимать волну.
Я еще раз отправился на холм в поисках жилья. В достаточной близости от дома я ничего подходящего не нашел, но мне удалось снять трехкомнатную квартиру, откуда можно было наблюдать за дорогой к дому.
Мы с Диком засели в квартире — Пат Редди заходил, когда был свободен от дел, — и наблюдали за машинами, которые сворачивали на заслоненную деревьями дорожку перед яичным домом. Машины подъезжали во второй половине дня и вечером. В большинстве из них сидели женщины. Таких, кого можно было бы счесть обитателем дома, мы не увидели. Элвуд появлялся каждый день, когда в одиночку, когда с женщинами, чьих лиц мы не разглядели из нашего окна.
За некоторыми гостями мы проследили на обратной дороге. Все без исключения были людьми состоятельными, и кое-кто занимал видное положение в обществе. С разговорами мы к ним не подступались. Играя вслепую, ты рискуешь раскрыться, даже если придумал самый удачный предлог.
Три дня наблюдений — и наконец забрезжило.
Был ранний вечер, только что стемнело. Позвонил Пат Редди и сказал, что два дня и ночь был на задании и собирается проспать полсуток. Мы с Диком сидели у окна в нашей квартире, наблюдали за автомобилями, сворачивавшими к желтому дому, и, когда они проезжали сквозь голубоватый конус света под дуговым фонарем, записывали их номера.
На холм пешком поднималась женщина. Высокая женщина, крепко сложенная. Темная вуаль, не настолько густая, чтобы сразу угадывалось ее назначение — скрывать лицо, — тем не менее лицо скрывала. Женщина шла вверх по склону, мимо наших окон, по другой стороне дороги.
Ночной бриз с Тихого океана дергал со скрипом вывеску бакалейщика внизу, раскачивал дуговой фонарь наверху. Когда женщина миновала наш дом и вышла на голое место, ветер набросился на нее. Пальто и юбка облепили ноги. Она повернулась спиной к ветру, придерживая шляпу. Ветер отбросил вуаль от ее лица.
Это лицо было лицо с фотографии — лицо Майры Банброк.
Мы с Диком узнали ее одновременно.
— Наша девочка! — крикнул он и вскочил на ноги.
— Подожди. Она идет в дом над обрывом. Пусть идет. Когда войдет, двинем за ней. Будет повод обыскать малину.
Я вышел в соседнюю комнату, к телефону, и набрал номер Пата Редди.
— Она не вошла, — крикнул от окна Дик. — Миновала дорожку.
— За ней! Чепуха какая-то! Что она вытворяет? — Меня даже возмутила эта неожиданность. — Она должна войти! Давай за ней. Договорюсь с Патом и найду тебя.
Дик убежал.
