под мрачными сводами раскатился зычный голос Веспасиана:
— Всем стоять! Ни шагу дальше! Вон из подземелья! Все вон!
Лайам отпрянул от двери, заслышав вдали тяжелую мерную поступь. Шаги приближались. Он вздрогнул, коснувшись лопатками холодной тверди стены.
20
Прижавшись спиной к холодной стене и приняв боевую стойку, Лайам ждал, когда откроется дверь. Он не думал, что сумеет выстоять против Веспасиана. Герцог крупнее, сильнее, при нем меч и кираса, но шанс продержаться какое-то время у Лайама все-таки был. Участь Аспатрии или Райса мало его привлекала.
«Он не может не знать, что мне все известно. Он видел Фануила. Он знает».
Вопрос был в том, что он решит. Человек, хладнокровно перерезавший глотки спящей женщине и своему кузену, вряд ли остановится перед тем, чтобы уничтожить единственного свидетеля его злодеяния, который к тому же не сват ему и не брат.
Герцог глянул на Лайама и брезгливо скривился, брови его сошлись к переносице.
— Полноте, господин Ренфорд, я ничего вам плохого не сделаю, — он говорил и держался, как отец- командир, вдруг обнаруживший, что один из его бойцов трусоват.
— У меня есть причина для опасений, милорд, — спокойно ответил Лайам, не меняя позиции. Покровительственного отношения к себе он не терпел. И не очень-то верил в благожелательность отцов- командиров.
Раздраженно хмыкнув, Веспасиан бросил меч на пол.
— Возьмите, — приказал он. — Я не собираюсь вас убивать. Я пришел с предложениями.
Лайам подцепил меч ногой и подтащил к себе. Поднял. И тут же почувствовал себя гораздо увереннее.
— С предложениями, милорд?
— Мой кузен пал жертвой обмана, — сказал герцог, — как и квестор Проун. Ведьма Аспатрия околдовала обоих. Вы лично сразили тварь, которую она вызвала, в честном и славном бою.
— Я демона не убивал, — медленно проговорил Лайам. — Граф Райс убил несчастных детишек. Проун убил Акрасия Саффиана. Оба, будучи в здравом уме и твердой памяти, вступили в преступный сговор с колдуньей.
Да, как это ни прискорбно, в отношении герцога он не ошибся. Тот, греша против истины, намеревался представить всю историю в свете, выгодном для дома Веспасианов, для чего с помощью Лайама собирался обелить имя им же зарезанного графа-детоубийцы и объявить попутно невинной жертвой продажного квестора, чтобы не уронить репутации герцогского выездного суда. Ну, а раз уж никак невозможно при этом выгородить и ведьму Аспатрию, тоже, кстати состоявшую на герцогской службе, то всех собак повесить придется именно на нее. Тем более что возражений от нее ожидать не приходится, ибо она тоже убита, причем человеком, ни в коей мере не подлежащим герцогскому суду.
В зеленых глазах властителя Южного Тира сверкнула молния.
— Тьме служила одна лишь ведьма. Гальба и квестор — жертвы ее колдовства. Смерть Акрасия Саффиана — случайна.
Лайам почувствовал, что надо идти на уступки. В конце концов, характер он показал, а на дверь этой темницы ему пока что приходится посматривать изнутри.
— Граф был околдован, милорд, — кивнул он согласно. Будет имя Райса опозорено или нет, не так уж и важно. Убитых детишек к жизни уже не вернешь. — Он попал под власть ведьмы, когда был болен. У него не было сил сопротивляться ее чарам. Однако Проун пошел на все по своей воле. И убил Саффиана.
Он понимал, что играет с огнем, но ему очень уж захотелось воздать толстому квестору по заслугам. Квестор — мелочь. На репутации Южного Тира не отразится — чист он или нет.
Герцог стиснул кулаки и втянул воздух сквозь зубы. Видно было, как тяжело ему удерживать нарастающий гнев.
— Проун пошел на сговор по собственной воле, но Саффиан оступился сам. Это мы сделаем ради Милии. Ей надо помочь.
Лайам не сразу вспомнил, что Милия — имя госпожи Саффиан. А вспомнив, никак не мог взять в толк, каким образом сокрытие истинных обстоятельств смерти ученого способно помочь вдове. Но одного взгляда на суровое лицо герцога ему хватило, чтобы понять — предел той правды, которую узнику дозволят публично отстаивать, проходит именно здесь.
Кивнув, он повернул меч рукоятью вперед и протянул его герцогу.
— Все так и было, милорд. Только демона я все же не трогал. Пойдут пересуды. Откуда у заключенного взялся меч, как он сумел выйти из камеры? Тварь уничтожили вы.
Их глаза встретились, и понимания во взгляде Веспасиана Лайам не обнаружил. Впрочем, и неприязни в нем он тоже, к своему облегчению, не нашел.
— Эту ночь вы проведете здесь, а утром предстанете перед ареопагом, — сказал герцог бесстрастно.
Тут Лайаму пришла в голову внезапная мысль:
— Милорд, если иерарх Котенар завтра тоже предстанет перед судом, надо, чтобы кто-то поговорил и с ним.
Мгновение Веспасиан обдумывал сказанное, затем еле заметно кивнул.
— С ним поговорят. — Он помолчал, потом добавил: — Не сомневаюсь, что вы оба будете признаны невиновными.
В словах его не было ни малейшего намека на иронию, но по спине Лайама проскользнул холодок. Он низко поклонился. Дверь за Веспасианом закрылась.
Из водостока высунулась треугольная мордочка. Дракончик пытался вылезти, помогая себе коготками.
«Слыхал?» — спросил Лайам.
«Да. Он хочет выгородить себя».
Вздохнув, Лайам вытащил малыша из дыры и сел на койку.
«Не думаю, что он заботится лишь о себе. Времена сейчас неспокойные. Король — уже не король, его подданные дерутся друг с другом. Если Веспасиан полагает, что политика недомолвок и подтасовок поможет ему сохранить в своем герцогстве покой и порядок, кто станет его в том упрекать? Кроме того, надолго застрять в этой камере я не хочу».
Они улеглись вместе. Фануил свернулся под боком хозяина теплым клубком, его мерное сопение стало потихоньку убаюкивать Лайама. Он начал дремать.
«Мастер? — вдруг встрепенулся дракончик. — Извини меня за ошибку. Я должен был догадаться, что эти люди настроились на серьезный обряд».
«Кто мог предвидеть, что Проуна сделают жертвой? Забудь. Ты у меня просто герой. Я даже подумываю просить его высочество наделить тебя правом охоты в своих лесах».
Просить ничего он, конечно, не станет, хотя дракончик заслуживает и большего. Неизвестно, как бы еще все повернулось, если бы не этот малыш. Свою же долю в победе над злом Лайам считал исчезающе малой. Он вдруг подумал, что в какой-то степени и сам является частью этого зла. Он прослужил в ареопаге только неделю, а его уже успели купить. Завтра он будет лгать в обмен на свободу. Чем же, в таком случае, он лучше толстого квестора? Выходит — ничем. И даже, может быть, хуже. Проун, по крайней мере, прежде чем оступиться, добрый десяток лет прикладывал все усилия, чтобы жители Южного Тира чтили закон. Пусть даже этот закон и довольно запутан.
Лайам вздохнул и задумался, как повел бы себя на его месте отец. Того ничто не заставило бы солгать. Отниэль Ренфорд сам себе был и судом, и законом. Он сам объезжал свои земли и вершил суд, где придется. В полях, в амбарах, на ярмарках, на перекрестках дорог. Церемоний было куда меньше, зато здравого смысла — больше. Гораздо больше, чем в том, что творится сейчас.
«Ты просто тоскуешь по былым временам, — сказал он себе. — Герцог по-своему прав». Мудрый
