гигантский мыльный пузырь.
Ощущение того, что она освободилась от чего-то гнетущего, было великолепным. Казалось, она достигла высшей точки эйфории, как бывает после приема сильного наркотика. Обострились слух и зрение, картинки окружающей обстановки стали настолько яркими, что Миранда зажмурилась.
Однако это длилось недолго. Затем наступил момент страдания.
Миранда выронила оружие и обеими руками обхватила голову, раскалывающуюся от накатов волн адской боли. Почти обезумев от такой пытки, она все же успела дать себе отчет в том, что подверглась психической атаке, что чья-то энергия насильственно пробивается в ее сознание. Только инстинкт, а не разум, выручил ее. Инстинктивно она напялила на открытый постороннему воздействию мозг телепатический шлем и захлопнула забрало. Она отгородилась от жути, наступающей на нее, но это страшное неизвестное продолжало начатый штурм.
Миранда разглядела нечто сияющее, белое и настолько острое, что могло резать, как нож масло, ее доспехи и проникать, вторгаться внутрь. Она смутно видела, кто этот человек, обладающий такой мощью.
И вдруг все померкло, стало темно и холодно, как в могиле. Почему? Она не знала. Она не услышала, что телефон надрывается, вызывая ее.
Последние посетители из заведения Лиз удалились где-то в половине десятого, и у нее оставалось достаточно времени, чтобы прибраться до наступления настоящей снежной бури. На всякий случай она оставила входную дверь незапертой — вдруг кому-то понадобится срочно позвонить по телефону или кто-то забредет, интересуясь прогнозом погоды и местными новостями, постоянно передаваемыми по телевизору, который Лиз не выключала до самого последнего момента.
Прогнозы были неутешительными, разве только радовали тех, кто, как полярные медведи, без снега жить не могут.
Лиз абсолютно не волновала погода, ее мозг отдыхал во время обыденной привычной работы, но вдруг произошел какой-то мысленный толчок, и она догадалась, что означает ее видение.
Конечно, конечно! Все сходится.
Первым ее порывом было дозвониться до Алекса, но, одумавшись, она решила лично заглянуть в полицейский участок. Телефонные звонки в такое время вряд ли воспринимаются помощниками шерифа серьезно. Потому Лиз поспешила закончить уборку, заперла парадный вход на засов, выключила телевизор и свет и через заднюю дверь вышла во двор, защелкнув замок. Она всегда парковалась там на подъездной аллее, несмотря на настойчивые уговоры Алекса ставить машину на улице, особенно когда ей предстояло задерживаться в кофейне допоздна. В конце концов, стоило пройти всего несколько шагов — и вот она у машины. Темнота не пугала Лиз, а прикрывать свое заведение в поздние часы вошло у нее в привычку.
На дворе сильно похолодало, а густой снег уже не падал хлопьями, а носился, подхваченный ветром. Лиз повернула ключ в зажигании и, пока двигатель прогревался, вышла, чтобы очистить от снега ветровое стекло. Ее щетки были не слишком надежны, да и разбрызгиватель антифризной жидкости не проявлял особого энтузиазма в работе, так что требовалось ему слегка помочь руками.
— Что-то ты припозднилась. Куда направляешься? Домой?
Лиз ахнула от неожиданности и обернулась на голос. Впрочем, она тут же оправилась от испуга и даже попробовала рассмеяться. Однако смех ее получился несколько нервозным.
— Да, но сперва мне нужно заглянуть в полицейский участок. А что ты делаешь здесь?
Тут она увидела блеснувшее лезвие.
— Я сожалею, Лиз. Очень сожалею…
Вряд ли у нее было время осознать свою ошибку насчет белой рубашки после того, как холодная сталь вонзилась в ее тело с ужасающей легкостью.
Глава 14
Поначалу Миранда игнорировала взывающий к ней голос. Он был далеким, почти неразличимым, и к тому же она слишком устала, чтобы вникнуть в то, что он пытается ей втолковать. Она не знала, где находится, но ощущала странное умиротворение. У нее не было больше поводов для тревоги и оставалось только желание остаться здесь, в покое, навсегда.
Миранда!
Вместе с последним проблеском угасающего сознания возникло вдруг понимание того, что неизвестное нечто прикасается к ней. Он не чувствовала этого прикосновения, но каким-то образом знала, что оно реально. Даже не будучи в силах о нем думать, Миранда все-таки почему-то отдавала себе отчет в том, что без такого физического контакта она бы не услышала никакого голоса… вообще ничего…
Это вовсе не означало, что она его слышит в действительности. Ее слух не воспринимал звуков, однако она начала понимать, что он ей говорит.
Это было странно, но не более того. Такой вывод вполне ее устраивал. Загадочность ситуации пробудила Миранду от умственной лени и, может быть, лишь чуть-чуть ее заинтересовала. Как же так? Все ее чувства полностью отключены от внешнего мира, и поэтому организм тоже постепенно сворачивает свою деятельность. Впечатление было такое, что сердце уже почти не бьется, легкие не дышат и все другие органы тоже перестали функционировать.
Миранда, послушай! Выслушай меня!
Она не желала его слушать. Она знала, что он опять причинит ей боль. Она знала, что так будет. Он причинит ей боль, а она не хотела повторения того, что было раньше.
Ты должна впустить меня, Миранда.
О, нет. Она не могла его впустить. Его опасно впускать. Потому что он снова сделает ей больно и потому… потому что еще не время. А почему не наступило время? Потому… потому что сначала должно случиться нечто. Вот ответ на вопрос. Кто-то еще должен умереть. Их должно быть пять — пять смертей. Вот в чем суть, вот почему ей надо ждать.
Пожалуйста, Миранда. Пожалуйста, позволь мне войти. Случилось самое плохое. Ты должна впустить меня.
Нет. Она не могла. Она отдалилась от него и погрузилась обратно в успокоительную темноту. Но тут она неожиданно обнаружила в себе какую-то затягивающую вглубь воронку, и это было так болезненно. Она так страстно захотела впустить его, испытать чувство, какое ни разу не испытывала с кем-либо, только с ним. Однако это и пугало ее, ее тяга к нему, ее собственная страсть, разрушающая защитные преграды, подавляющая волю к сопротивлению.
Только бы не поддаться этому наплыву эмоций, успеть оборвать тонкую, как паутина, нить, связывающую ее с чем-то извне… с чем-то… с кем-то…
Миранда, ты умираешь. Разве ты этого не ощущаешь ?
Она не хотела прислушиваться к голосу, потому что, конечно, она не умирала. Она не могла умереть… во всяком случае, сейчас. Ей предстояло еще кое-что сделать… что-то важное. Вот только ничто, казалось, в данный момент не представляло для нее какой-либо важности. Тьма была такой теплой, ласковой, убаюкивающей, а за ее пределами все было исполнено злобы, горя. Тоски. И он требовал, чтобы она вернулась к нему, в этот мир, к нему, который превратил ее жизнь в сплошную боль, в запутанные дебри ядовитых колючих растений, откуда она долго выбиралась, израненная и измученная.
Какое право он имеет еще что-то от нее требовать?
Впусти меня… Черт тебя побери, позволь мне войти!
Она уже почти ушла от него, освободилась, слабая, едва ощутимая ниточка не могла удержать ее. Но затем что-то грубо схватило ее, притянуло обратно к нему. Паучьи сети обволокли Миранду, и каждая клейкая нить при соприкосновении с ней вытягивала из нее энергию, зато доставляя болезненно извращенное наслаждение. Борясь насколько хватало сил, она медленно выходила из кромешной тьмы к брезжушему вдалеке слабому свету.
Сначала Миранда ощутила холод, пронизывающий ее до костей, холод, который, как она знала, был предвестником смерти. Затем ее сердце забилось — сперва его удары были редкими и тяжелыми, как у молота, и сотрясали ее грудную клетку. И наконец воздух ворвался в легкие, мгновенно заполнив их после судорожного вдоха.
Она возвратилась.
Миранде казалось, что ее голова вот-вот взорвется, а каждый нерв, словно вытянутый из тела
