– Его тоже убили. Моего отца убили.
В Чикаго шел дождь.
Специальный агент Тони Харт стоял у окна, смотрел в ненастную ночь и пил кофе. Он ненавидел дождливые ночи, особенно в середине важного дела, когда все и так шло наперекосяк. Он не один испытывал такие чувства. Напряжение в комнате за его спиной было таким плотным, хоть ножом режь.
За его спиной в комнате сидел Ной Бишоп, мрачнея с каждой секундой, если это вообще возможно – быть более мрачным, чем он.
Бишоп всегда не находил себе места, когда Миранда отправлялась на задание без него. В мире наверняка не нашлось бы человека, который с большим уважением относился к достоинствам и способностям Миранды, чем Бишоп, но он все равно о ней беспокоился.
Отвернувшись от окна, Тони заговорил на тему, которая, как он надеялся, могла отвлечь босса от мрачных мыслей хотя бы ненадолго.
– Вы переделывали справку по убийце в Безмолвии? Я имею в виду, в свете последней информации?
Специальный агент Ной Бишоп оторвался от изучаемых фотографий и слегка нахмурился, покачав голорой.
– Ничто из последних данных не изменило моего заключения.
– Значит, полицейский?
– Скорее всего, полицейский.
– Насколько вы в этом уверены?
Бишоп откинулся в кресле и взглядом обежал гостиничный номер, как будто стены могли подсказать ему ответ. Серые глаза по-прежнему проницательны, взгляд острый. Он медленно произнес:
– Если неофициально? Ну почти абсолютно уверен, черт возьми. Но какие-то сомнения всегда остаются, Тони, ты ведь знаешь.
– Ну да. Но вы обычно чертовски точны, надо признать. Если вы так говорите, значит, он действительно коп. Нашим людям там придется нелегко. Мало того, что надо не высовываться, так еще и за полицией приглядывать.
Бишоп, который все еще хмурился, кивнул. Шрам на его левой щеке сегодня выделялся резче, чем обычно. Так всегда бывало, когда он был напряжен или расстроен. Довольно полезный и точный барометр его настроения в тех случаях, когда его даже одаренные необычными способностями подчиненные затруднялись определить его настроение другим путем.
Хотя в данном случае такой нужды не было.
Тони внимательно смотрел на него.
– Вас беспокоит что-то другое? В Безмолвии?
Поскольку он уже давно убедился в бесполезности попыток скрыть свои мысли или чувства от своих соратников, Бишоп сказал:
– Ощущаю там какое-то подводное течение, но не могу определить, в чем дело.
– Какое подводное течение? Эмоциональное или психологическое?
– И то и другое.
– Касательно Нелл? Или убийцы?
Бишоп поморщился.
– Масса подводных течений относительно Нелл, но тут мы знаем, в чем дело. Нет, тут что-то относительно убийцы. Мне кажется, есть у него другая причина при выборе своих жертв. Дело не только в том, что он хочет обнародовать все их тайны. Есть что-то еще.
– Его собственная связь с ними, может быть?
Бишоп пожал плечами.
– Может быть. У меня такое ощущение, что для него это… почти что личное дело. Что грехи, за которые он их карает, не те, что вышли наружу после убийства и расследования. Надо копать глубже, чтобы это найти.
– Значит, он говорит себе, что убивает их, чтобы наказать, чтобы восторжествовала справедливость, но на самом деле он мстит за себя?
– По крайней мере, частично за себя. Но он все равно считает себя и судьей, и присяжными одновременно. Он верит, что оказывает услугу обществу, он убедил себя в этом, приговорив и казнив этих людей за их тайные прегрешения.
– Но также и за вред, нанесенный ему самому.
Бишоп провел пальцами по темным волосам, сбив немного в сторону седую прядь над левым виском.
– У меня ощущение, что он их презирает, их всех, причем по одной и той же причине.
– Потому что они навредили ему? Обманули его?
– Возможно. Черт возьми, мне надо туда поехать. Я бы быстрее разобрался в этом уроде, будь я там, где все происходит.
Тони заметил:
