машин. Потом она заметила другие аппараты, которые гудели и щелкали, контролируя состояние пациентов. Из капельниц жидкость капала в трубки, затем в иглы и потом в тела. В пакеты, висящие снизу, вытекала жидкость, оказавшаяся в телах лишней.
Пытаясь игнорировать все это, Холлис почувствовала облегчение, увидев, что с обеих сторон кроватей висят занавески. У постели Дайаны они были задвинуты достаточно, чтобы обеспечить некое подобие уединения. Холлис вошла.
— Привет, Холлис.
Его голос был низким и грубым, все еще хриплым от вчерашнего крика и, вероятно, оттого что он все это время продолжал разговаривать с Дайаной. Его волосы выглядели так, будто в них много раз запускали пальцы, хотя обеими руками он сжимал ладонь Дайаны. Лицо выглядело изможденным и на нем читалось отчаяние и огромная нужда.
Холлис не могла на это смотреть и отвела взгляд, увидев Дайану, неподвижно лежащую на постели. Она была подключена к аппарату искусственного дыхания, который с монотонным шипящим звуком подавал воздух в ее легкие. Другие аппараты контролировали ее сердцебиение, кровяное давление и еще что-то непонятное. Холлис увидела бинты, дренажи и…
На сама Дайану смотреть было куда сложней. Не из-за аппаратов, трубок или бинтов, а потому что у нее был такой же сероватый блеск, как у всего остального. И это пугало Холлис до чертиков.
— Привет, Квентин. — Она старалась, чтобы ее голос звучал ровно.
— Они сказали, что она вероятно не выживет. — Его взгляд был сосредоточен на лице Дайаны. — Знаешь, они ошибаются. Она сделает это. Она должна.
— Я знаю.
— Правда? Я не знал точно. Не так, как знаю теперь. Только, когда я увидел, как она падает, увидел всю эту кровь и… тогда я узнал. Все случилось так быстро, так чертовски быстро, что не было даже времени сказать ей. Все эти месяцы я мог рассказать ей. И не сделал этого. И в чем тогда, черт побери, смысл?
Холлис молчала.
Квентин, наконец, повернул голову и посмотрел на нее. Его глаза — Холлис знала, что на самом деле они голубого цвета — сейчас стали серыми, воспаленными и куда более темными, нежели Холлис когда-либо видела. Неожиданно он стал разговорчивым:
— Я не могу видеть будущее. Не теперь, когда мне это так необходимо. Я пытался, но не могу. Но одну вещь я вижу. Не важно, что они говорят о сканировании мозга и сердцебиении, Дайаны здесь нет. Я держу так крепко, как только могу, как только умею, но… Но я держу только ее тело, не душу.
— Думаю, ты держишь и ее душу. Ее дух.
— Ее здесь нет, — повторил он.
— Я хочу сказать, что ты якорь и удерживаешь здесь частичку ее. И она сможет найти путь назад.
— А сделает это?
— Да. Потому что должна.
— Да, — кивнул Кветин. — Потому что я не отпущу ее. Не важно, сколько потребуется времени, но я не отпущу. Даже если…
— Даже если?
— Знаешь, это было ее ночным кошмаром. Будучи маленьким ребенком, Дайана видела свою мать в таком же состоянии. Вероятно, в таком же. Тело с бьющимся сердцем, дышащее при помощи машины. Тело без души.
— Она вернется, Квентин.
— Потому что должна, — кивнул он.
— Да. Потому что должна.
Холлис думала, что сможет уговорить его оставить Дайану хотя бы на несколько минут, но теперь даже не стала пытаться. Вместо этого проговорила:
— Почему бы тебе ни опустить голову и не постараться отдохнуть.
— Я могу причинить ей боль, — сказал Квентин.
— Ты не сделаешь этого.
Холлис обнаружила в своих руках подушку и даже не стала задаваться вопросом, откуда она взялась. Она перегнулась через кровать и положила подушку так, чтобы Квентину всего лишь пришлось слегка повернуться и опустить голову. Это будет не самой удобной позой, но, по крайней мере, он сможет немного расслабиться.
— Отдохни, — сказала ему Холлис. — Если ты не сделаешь этого, то ничем не сможешь помочь Дайане или вообще никому.
— Я не хочу отводить от нее взгляда, — пробормотал Квентин.
— Все хорошо. Просто закрой глаза на некоторое время.
Как только его голова коснулась подушки, Квентин уснул. Но его хватка на руке Дайаны ничуть не ослабла.
— И что теперь? — спросил Демарко.
Холлис повернула голову и посмотрела на него.
— Тебя хорошо позабавился, глядя, как я пытаюсь выскользнуть из комнаты?
— Да. — Но Демарко не улыбнулся.
Чертовы телепаты.
— И что теперь? — повторил он.
Они оба старались говорить тихо.
И Холлис не стала ничего скрывать.
— Я хочу попробовать кое-что. Вероятно, это не сработает, но я должна попытаться.
— Надеюсь, ты говоришь не о визите в серое время.
— Нет, кое-что еще. Но… — Она помедлила.
— Но что?
— Ничего. Я… — Холлис замолкла, когда Демарко сжал ее руку и повернул к себе.
— Но что? — снова спросил он. — Я слышал, что сказал Квентин. Все происходит слишком быстро, и нам может не хватать времени. Поэтому скажи сейчас, что тебя беспокоит. Не заставляй меня задаваться этим вопросом позже.
— Я думала, что ты уже прочел мои мысли.
— Нет. Скажи мне, Холлис.
Она сделала вдох и медленно выдохнула, пытаясь не думать об уходящем времени.
— Все дело в…духах. Это место заполнено ими.
— Я понял это из твоего разговора с Мирандой до ее отъезда. Что изменилось?
Холлис вновь помедлила и проговорила:
— С тех пор, как я вышла из комнаты ожидания, как только я переступила ее порог, только духи и выглядят реальными.
— Что ты имеешь в виду?
— Все остальное… какое-то серое.
Демарко осмотрелся и сказал:
— Знаешь, это место и само по себе серое.
— Нет, не так. Квентин и Дайана… ты. Вы все какого-то серого оттенка. Цвета какие-то приглушенные. Как картинка по телевизору с выключенным цветом. И четко я вижу только ауры духов.
Демарко на мгновение задумался, и слегка нахмурился, сведя брови.
— Значит, ты думаешь, что, вероятно, открыла дверь в серое время.
— Если и так, то это моя собственная, странная версия. Потому что оно совершенно не похоже на серое время Дайаны. Совсем не похоже. В ее сером времени нет людей и духов, за исключением проводников, и оно пустынно, как я и говорила. Холодное и пустое. Но это… Я вижу живых и мертвых, а в мертвых больше цвета, больше… черт, больше жизни. Риз, я не знаю, что сделала. Или как могу все исправить.
И вообще могу ли исправить.
