Не прелюбодействуй. Не кради.
Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего.
Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего.
И подумал, что с тех пор, как стоит мир, человечество строилось на прямо противоположных началах, на лжи, убийстве, зависти, и что, если Бог в самом деле существует, он не лишен ни дерзости, ни чувства юмора. Шлюхи мычали и стонали одна за другой, я снова получил право сделать паузу, маленькую передышку, а потом и баиньки, безумная напевала:
И на том я уснул.
Мне снилось, что я на Луне, вокруг было темно, что-то мерцало во мраке, и я в конце концов разглядел озеро, замерзшее озерцо, оно означало смерть и опустошение, окружавшие меня, а потом зазвонили колокола, вода стала нагреваться, лед таял и пруд начал бурлить, закипать при температуре, идеальной для ванны, лунная джакузи наполнялась женщинами, всех возрастов и конфессий, белокожими и желтыми, улыбчивыми и насупленными, они тревожно щебетали, обсуждая мое присутствие, вдали я видел Землю с ее десятью заповедями и постепенно понимал, что Луна – не что иное, как злобное, колдовское притяжение, управляющее приливами и отливами на этой планете, необходимый фактор развития; главное, чтобы оно бурлило, говорила одна из женщин, если бы все с основания мира соблюдали правила, можно было бы сдохнуть с тоски; а потом я открыл глаза, и сарабанда началась сначала, к сожалению, не на Луне, я по-прежнему был в лодке, со своим одеревеневшим запястьем, старухами и полоумными, и мне опять пришлось Отжарить их, и так будет до скончания века, до начала вечности.
Безумная вывалилась за борт и, барахтаясь, наглоталась речной воды, отличной водички, радиоактивной, полной тех самых забавных трупов и бесчисленных рыб-мутантов, которыми мы опять наелись в полдень; Глэдис пересчитала свои войска, она делала это трижды в день – традиция, сохранившаяся от санаторных правил, одна, две, три, все на месте? и то ли потому, что погода стояла прекрасная, то ли мои перформансы веселили им сердце, но они решили вечером устроить церемонию.
Да, завопили девицы, супер, гениально, крики, визг, церемонию? – да запросто.
Член у меня горел огнем; а бывают ли на Луне джакузи или нет и можно ли воскреснуть, вернуться с того света и начать все сначала, или всему заранее крышка? Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны; [16] они уселись в кружок у костра, на берегу Луары, на маленьком пляже с мелким песком и редкими камешками, стоял тихий вечер, и, глядя на них, я ощутил какую-то странную нежность – несмотря на чокнутых и старых ведьм, смутное волнение поднималось во мне при мысли, что они, быть может, уже беременны от меня.
Под вечер мы снова остановились на острове посреди реки, днем было жарко, слишком жарко, но теперь стояла приятная прохлада, – казалось, при мысли о предстоящей церемонии, смысла которой я пока не уловил, все преисполнились серьезности и в то же время крайнего возбуждения.
– Прежде всего сядьте в круг и раскройте пошире уши.
Они послушно устроились вокруг Глэдис, вокруг своей предводительницы, она разговаривала с ними почти как экзаменаторша, меня привязали к носу одной из лодок, и с этой минуты никто не обращал на меня никакого внимания.
– Сначала я прочту вам отрывок из дневника человека, которого вы не знаете.
И все девицы содрогнулись.
– Венди Ангельер. История моей жизни.
У Глэдис, должно быть, першило в горле или она немного волновалась, потому что ей пришлось несколько раз откашляться.
Венди Ангельер. История моей жизни.
Теперь я совершенно ясно понимаю, что мой земной путь не мог сложиться иначе и что деяния, силой которых я подменила собою десницу Господню, суть лишь последний итог размышлений, которые я была обязана довести до конца.
Ее простыня белела в вечерних сумерках, она была похожа на жрицу в окружении верующих.
Голос ее звучал ровно, но чем дальше она читала, тем сильнее в нем слышалась экзальтация.
Я, Венди Ангельер, социальный работник, решилась в сердце своем убить некоторых своих подопечных, дабы избавить их от мук и тягот земной жизни и грядущих казней, и, не вняв знакам, ниспосланным свыше, постановила исполнить это решение целиком и полностью […]
14 Это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца;
15 За это пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них;
16 Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной:
17 Ибо Агнец, который среди престола, будет пасти их и водить их на живые источники вод; и отрет Бог всякую слезу с очей их.[17]
Это можно понимать только в одном смысле, что страдания наши не напрасны, хотя все, казалось бы, свидетельствует об обратном.
Глэдис читала это так, словно перед нею была по меньшей мере великая священная книга Древних, эта история мне что-то смутно напомнила, какую-то судебную хронику двухлетней давности, там писали о социальной работнице, у которой поехала крыша и которая поубивала многих своих подопечных, в свое время у меня была мысль написать на эту тему картину, – по-моему, я даже набросал несколько эскизов по фотографиям в газетах, а потом отвлекся на что-то и позабыл о них.
Святая преступница, убивавшая людей из сострадания.
Чтобы их утешить.
Сократить их муки на этой земле.
Глэдис продолжала мерно зачитывать признания и рассуждения убийцы, послание прямиком с того света, Доносящее до нас, шаг за шагом, сквозь пелену смерти, точный ход ее мыслей.
Мне известно, сколько потрясений несут с собою грядущие времена, сколько печали и горя, и я со всей ответственностью принимаю решение прервать пребывание в этом мире следующих лиц…
Дальше шел список имен, имен ее клиентов, или пациентов, не знаю, как точно называются люди, имеющие дело со службой социального обеспечения, довольно длинный список, он напомнил мне мои генеалогические штучки:
