— Поступали из-за военной кафедры? Чтоб избежать призыва?
— Именно.
— И угодили под постановление Совмина, когда из вузов призывали без отсрочек и разбору — имеется военная кафедра или нет?
— Бинго!
— Кажется, буквально через год это постановление было отменено?
— Не помню. Год или два. Что-то около того.
— Как вы думаете, то обстоятельство, что вы кончили курс в политехническом, могло быть учтено призывной комиссией, когда решался вопрос, куда и в какие войска вас направлять?
— Не думаю. — Подобрав ноги, Подорогин уперся локтями в колени. — То есть не думаю, а знаю: учитывалось.
— Украинская ССР, ШМАС в Могилеве-Подольском. Специальность — механик авиационного вооружения…
— Да.
— Теперь, если позволите, Василий Ипатьич, такой вопрос: какое наиболее яркое, необычное событие вам приходит на ум в первую очередь, когда вы вспоминаете эти полгода в учебке?
— Не знаю, — пожал плечами Подорогин. — Хотя… В первой роте кто-то из грузин изнасиловал кого- то из молдаван. Или наоборот — не помню.
— Что же тут необычного?
— То, что обоих потом упекли на «губу» в одну камеру.
— Ну, — с улыбкой похрюкал Григорий, — это все не совсем то.
— А что — то?
Молодой человек, приподняв очки, помассировал горбинку носа. В глубоком кресле он сидел с прямой спиной и сомкнутыми коленями, как сидят на собеседовании или перед фотографом.
— Накануне самого распределения в полк у вас — в числе прочих курсантов взвода — была командировка на западную Украину, подо Львов.
— Ну, была.
— Оттуда ничего не припоминаете?
— Так… — Встав, Подорогин прошелся до двери и обратно. — А можно мне вопрос?
Григорий, следивший за ним не поворачивая головы, кротко кивнул.
Подорогин снова упал в кресло.
— Как долго вы участвуете в этом спектакле?
— Два года, — ответил молодой человек и по-детски, видимо, не отдавая себе отчета в том, что делает, стал скрести торцами подошв одна о другую. — Если желаете, Василий Ипатьич, я потом расскажу о себе, но сейчас важней выяснить то, с чего мы начали. Со Львова.
— Хорошо, — вздохнул Подорогин. — Львов. Э-э… Лакирование полов. Лакирование чего бы то ни было под соколовских лакеев. Слыхал армейские байки про раскраску газонов? Так вот это не байки. Далее — апгрейд генеральских коттеджей. Обнаружение на складе ГСМ. Пропущенная вечерняя поверка.
— Соколовские лакеи — кто это?
— Сопровождение тогдашнего министра обороны.
— А обнаружение на складе ГСМ — чего?
— Да себя, любимого.
— Ах, ну да, конечно… — задумчиво похрюкал Григорий. — Только, по-моему, вы перефразировали одну деталь. Вечерней поверки, как таковой, не было. Вы ведь обретались тогда в казарме своей группой, в отдельном помещении, под началом командира взвода — старшего сержанта Бородина, кажется?
— Вот что, дорогой. — Подорогин приподнялся в кресле, вытаскивая из-под себя полу халата. — С информацией у вас все схвачено. С этим не спорю. Но когда кажется — крестятся. Так вот я повторю:
— Ваш сослуживец.
— Какой?
— Из роты вас только двоих направили в полк в Грузию, в Миха-Цхакая.
— Фалько, что ли?
— Да. — И?
Григорий отряхнул с брюк воображаемые соринки.
— И…? — повысил голос Подорогин.
— В общем говоря… — Григорий потер ладони. — Фалько — это адаптация немецкого falke, «сокол». Он же из Северного Казахстана, из семьи бывших ссыльных немцев…
— Еще одно слово, — пообещал Подорогин, — и я тебя прибью, ей-богу. При чем тут ссыльные немцы?
— Немцы тут, конечно, ни при чем. — Григорий, притворно закашлявшись, склонился к коленям. — Извините… Не в немцах, конечно, дело. Все дело тут, Василий Ипатьич, в
— Налицо, — задумчиво повторил Подорогин, до которого из всей этой тирады дошло только то, что в позапрошлом году он был взят в разработку. — А, интересно, почему в позапрошлом году?
— Здравствуйте… — поник в плечах Григорий.
— Что?
— В позапрошлом году на Скнилове — это тот самый ваш любимый аэродром подо Львовом — Су-27 упал на толпу. Вы телевизор смотрите?
— И…? — замер с приоткрытым ртом Подорогин.
— «Украинские
Подорогин хотел что-то возразить, но осекся, огладил подросший, с наплывом шва, затылок и откинулся в кресле.
Какое-то время ему казалось, будто однажды он уже переживал эту ситуацию — ненормальный молодой человек, сидя в кресле против него, так же сомнамбулически отряхивал брюки и пол так же убаюкивающе вибрировал под ногами.
— Меня взяли, — сказал Григорий, — два года назад.
— Что? — не понял Подорогин.
— Вы спрашивали — как долго я в этом участвую? Так вот — меня взяли два года назад. После ложного обвинения и приговора. Вам это еще интересно знать?
Подорогин отер лоб. Занятый мыслями о Фалько и катастрофе на аэродроме, он почти не слушал молодого человека.
— Хорошо, — кивнул Григорий. — Не интересно. Но что вы должны зарубить себе на носу, Василий Ипатьич, вызубрить, как таблицу умножения — это то, что отныне вы не принадлежите себе. Да и никогда, в сущности, не принадлежали.
— То есть как?
— А так. Вы знаете, что римские цезари безо всякого страха ходили в толпу и на равных общались даже с бывшими рабами? Вы знаете, почему они могли себе это позволить?
— Почему?
— Потому что иерархия, которую сегодня пытаются замещать звероподобной охраной, «пульманами» и заборами, тогда располагалась в более компактных и куда более надежных помещениях. — Молодой человек постучал себя пальцем по темени. — Если холопу объявляют о его равенстве царю, холоп рано или поздно убивает царя. Чего холопу не объясняют при известии о равенстве, так это того, что теперь он сможет лицезреть нового царя с безопасного для обоих расстояния. А что есть сейчас эквивалент
