кино супермены. А в жизни вы обывательское дерьмо. Из вас лезет чиновничья спесь так же, как когда-то из голов наших генералов. Гладко было на бумаге да забыли про овраги. Погибли мои люди. Понимаешь? Стратег. Посмотрел бы я на твою физиономию.
Руководство ваших служб буквально через час отдало бы тебя под суд. Ты подставил нас. Сам в стороне. Борман предупреждал, что полковник Динстон всегда чужими руками каштаны из огня выдергивает. Так оно и получилось. Доблестного слугу фюрера на старости лет подло обманули, как какого отставного. И Интерпол не дремлет.
У Динстона от нелицеприятной речи закололо в висках, и он резонно поторопился изменить обиженный ход мыслей старика. Понимал: если дать Скорцени памятью уйти в прошлое, то мелкие амбиции и спесивость защитника нации взбухнут до такой степени, что вернуть его обратно к делу можно будет только на следующий день, когда он окончательно протрезвеет. Приподнялся. Взял кочергу, поковырял в камине головешки, искоса посмотрел на старика. Тот начинал мирно посапывать. Вернулся в свое кресло.
— Не обижайтесь, Отто, — повышенным тоном и резко заговорил полковник. Скорцени очнулся, медленно приподнял голову. — И вы правы, и жизнь не дает нам право считаться правыми. Не поносите Америку зря. Вы прекрасно знаете, что старина Мюллер ради самой Америки пальцем о палец не ударит. И должны догадываться, что указания идут не столько от меня и американских госдепартаментов.
Скорцени застыл, опустил свою кружку, невидящим взглядом уставился на Динстона.
— А почему он сразу не сказал, что вы тоже из святого ордена.
— Ну, пока об этом еще рано говорить. Но вы лучше меня знаете, что Мюллер до конца скрытен и долго будет наблюдать, пока что-нибудь новое приоткроет.
Отто перестал прикладываться к кружке, соглашаясь, кивнул головой.
Полковник уже по-дружески, продолжал внушать эксдиверсанту.
— Признайтесь, Отто: когда вам подставили группу китайца в Асуньоне, который громил взбунтовавшийся лагерь, вы имели все шансы уничтожить монахов.
Скорцени тяжело придвинулся к камину, взял щипцы, подложил коротенькое полено в огонь. Долго молчал, мучительно собираясь с мыслями.
— Я и сейчас не понимаю, где мы ошиблись. Они не должны были стрелять в полицейских. Даже, если в чем-то сомневались. Против законной власти никто не рискует просто так выступать. Не вижу никакой логики. Хотя на их месте я тоже бы так поступил. После лагеря только дурак мог предполагать, что останется незасвеченным.
Динстон теперь старался говорить голосом более учтивым, чем до этого.
— Да, дорогой Отто, это опасные люди.
Скорцени мстительно скривился, его дряблые губы сложились в отвратительную гримасу.
— Мои не менее опасны. Моих много. Я с этих монахов теперь не слезу. Они попирают законы. И я также с ними буду действовать.
Полковник с сомнением полемизировал:
— В том то и дело, что они держатся рамок закона.
— Тем хуже для них, — резко обрубил Скорцени и захихикал, — кто закон соблюдает, тот слаб. Беззаконие правит миром. Сталин-какая сволочь.
Необразованный, но понял эту истину. Ввел беззаконие в ранг закона и выиграл войну. И как! Он действовал подобно Чингисхану, как Тамерлан: солдат для него ходячая кукла, исполнитель. А мы, законники, что-то блюли. На Запад поглядывали. Конституцию соблюдали. Теперь в нас наши потомки плюют. Позор великой нации. В который раз. Гибель ее цвета.
Потери исконных земель. Кто это вернет? Закон? Никогда. Вы, гринго, самые хитрые: первыми против наших границ выступаете. Боитесь вы нас.
Наша нация организована, умеет работать, умна, сильна. Когда мы поднимаемся, вы всем миром против нас идете. Вот ваш самый скрытый закон беззакония. Америка от всего мира требует соблюдения закона. А сами? Вы богаты. Потому и хитры, как евреи.
Динстон не нашелся, что ответить, но умно резюмировал:
— Времена меняются, меняются отношения, дорогой Отто.
Скорцени саркастически зашелся в ехидном смехе, перешедшем в удушающий кашель. Отхаркавшись и сплюнув в камин, он долбил недалекому американцу свои философские находки.
— Какие времена? Кто выдумал это слово-тот гениальнейший обманщик всех времен. Какие времена? Я живу. Я не слышу хода времени. Где оно это время? Где та спираль, на которую хитро накручивают дураков? Мы стареем-это да. Но это от нервов. Время стоит. Материя медленно переваливает в своей массе с бока на бок. Какое движение во вселенной?
Это людишки переламывают землю. Отбирают друг у друга территории, замки. Ищут место на голове другого, куда можно посильнее засадить дубинкой. Вот и вся последовательность времени человеческого. Ученые пудрят мозги,
а простолюдины, раскрыв рты до ушей, скопом летят в прорубь застывшей вечности. Вот ваше время. Считаете дни. Записываете.
Летопись ведете. Идиоты. Что вы иронизируете, полковник?
Динстон совсем Нейтрально пожал плечами, хлебнул виски, занялся сигаретой.
— А-а, — злорадно прогнусавил Скорцени, — молчите.
— А что говорить, Отто. Вас интересует пунктирная линия времени, меня нет. Я ведь пришел к вам не за этим.
Скорцени тяжело вздохнул, выпрямился, переспросил:
— А почему пунктирная?
— Наверное потому, что не каждый отрезок времени человек ощущает своим нутром.
— О, это что-то новое. Надо будет поразмыслить. Дай, я запишу себе для памяти.
Ослабевшие пальцы эксдиверсанта старательно выводили буквы. Его губы удовлетворенно что-то нашептывали себе.
— Так, господин Динстон, я запамятовал, чего это вы смалите мои хорошие сигареты и щедро смакуете мой прекрасный шнапс?
— Отто, я лично для вас пришлю ящик шнапса и ящик сигарет.
— Буду откровенно благодарен. Борман собрался очень долго жить и очень экономит на старых товарищах по партии.
— Отто, я заплатил за проведенную операцию.
— Заплатили, полковник. Но заплатили Борману. А тот складывает их, как ростовщик проценты. Я этих долларов не вижу.
Динстон охотно полез в карман пиджака, вынул пачку дензнаков.
Аккуратно положил перед Скорцени.
— Примите, Отто. Я вас очень уважаю и поэтому, думаю, что эта сумма вас положительно взбодрит.
— Несомненно, полковник. — Скорцени облизнул губы и подержав пачку на весу, быстро сунул ее в ящик малого стола, на котором находились и шнапс, и бекон. — Нас, старых преданных вояк, всегда обходят те, кто ближе к деньгам. Одни делают дело, другие делают деньги на тех, кто рискует. И совсем стараются не платить за кровь, за жизнь. Учтите полковник на будущее. Чтобы с вами подобное не проделали ваши начальники.
— Отто, Америка уважает своих граждан и не скупится оплачивать проделанные услуги.
— Ой не каждому. Ой не каждому, уважаемый сэр Динстон. И у вас при вашем богатстве не для каждого чековая книжка.
— Для тех, кто служит свободной Америке.
— И все равно не каждому, дорогой полковник. И у вас имеется множество неприятных коллизий на сей счет.
— Ну, предателям никто никогда не платит. Так на чем мы остановимся, уважаемый Отто?
Полковник выжидающе уставился на диверсанта.
— А чего нам останавливаться. Звоните, приезжайте. Мы всегда к вашим услугам.
