монахов. Они страшнее всяких там газет.
Никто с ней ничего. Как можно, сэр, так плохо думать о старом кадровом ветеране.
— Что вы мне лепечете? Никто, ничего. Это у бандитов вы берете слово на веру. Где ваша былая рассудительность, осторожность, профессионализм в конце концов? Я и вправду начинал подумывать, что опыт годов у вас берет верх над молодецкой авантюрой.
— Зачем про затертые буквари, сэр, — пискливо отстаивал себя полковник. — Откуда у вас столько ненужной телячьей нежности? Вы же сами лучше меня понимаете, что разведка не терпит сентиментальности.
Вы начальник, я подчиненный. Я передам ее вам, чтобы не имелось никаких сомнений.
Динстон так тряхнул руками, будто перебросил всех детей Маккинрою сразу.
— Правильно, полковник. И это будет с вашей стороны лучший ход для вас же. Звоните, я буду здесь вас слушать. А насчет сентиментальности, усвойте, дипломатическая разведка не терпит подлости. И это вы знаете на опыте своей шкуры лично. Вспомните свои годы. Звоните.
— Есть позвонить, сэр.
Уже немного успокоившись, и видя, что эксперт оттаивает в гневе, офицер, путаясь, набрал номер.
— Брюнер, это я Динстон.
— Не понял. Что?
Неужели? Как это случилось?
Черт возьми. Сейчас это не важно. Немедленно передай своим людям, что бы детей перевезли в консульство. Постарайся сам проконтролировать каждый шаг, чтобы они были вне опасности. Получен строжайший приказ привезти детей. Динстон устало положил трубку. Маккинрой упорно смотрел на опухшее лицо подчиненного.
— В чем дело, полковник? Вы опять чем-то больно расстроены.
— Какое тут расстроен. Этот бешеный монах снова настрелял несколько боевиков. Взял в заложники ихнего оберфюрера. И сам же требует немедленного освобождения детей.
— И что немцы?
— Приняли все его условия.
— Скажите спасибо этому бешеному монаху. Он вас не подвел. Едем к ним. Одно только то, что я может быть смогу поговорить с девушкой, как-то оправдывает вас. Но с моральной стороны, полковник, от вас подобного я никак не ожидал.
— Так мы с вами никогда не поймаем русского. Выложим еще миллионов двадцать долларов, но останемся у разбитого корыта.
— Полковник, нам не надо ловить русского. Я вам уже это говорил.
За корыто отвечаю я. На вас оно никаким образом не отразится.
— Я не о себе думаю. Если б это был просто монах, он давно сам по себе бы здох. А так? Что-то за этим очень тайное скрывается. Поверьте, мне лично все равно.
— Вам, полковник, пришло время почаще проверяться у психиатра. Вы не находите это своевременным.
— Вы имеете право меня обижать. Я подчиненный.
— Не плачьтесь. И поймите: именно вашими усилиями человек стал изгоем. Без дома, без родины. И то, что он еще сохраняет свою порядочность: не падает духом, как вы, не бросается в крайности-это надо уважать. А вам лишь бы ликвидировать, нейтрализовать. Откуда это у вас? Кто вам такое приказывает?
— Интересы Америки в том, чтобы у нее не было врагов.
— Принципиально верно, полковник. Но ваш поход к этой проблеме говорит о том, что вы совсем иного желаете добиться. Своими гигантскими сверхусилиями вы умело плодите врагов Америки. Жить и не быть самим собой. Какое еще можно придумать наказание?
— Мне упорно думается-монах опасен. Почему он так живуч?
— Вы из него сделали живучего. Вы его крестный отец. Если б не вы, китайцы сами бы давно уже извели его. Вы настроили монахов против нас.
Объединили их. Это нам было нужно? На кого, получается, вы работаете?
— Ну, в принципе… — трудно соглашался Динстон, — может быть. Но вообще… — Полковник обреченно махнул. — Не знаю.
— А надо бы знать. Надо уважать противника. Особенно, если он этого заслуживает. Едемте.
Глава пятая
Дина робко и с опаской смотрела на Руса, как на чужака. Виновато мяла в руках маленький платочек. Губы еще мелко подрагивали, но она постепенно приходила в себя, и речь ее становилась яснее и логичнее.
— Ты не бойся, тот человек хороший… он приказал меня отпустить.
Сказал, что зовут его мистер Маккинрой. Он хочет встретиться с тобой, поговорить. Хочет поговорить с твоими духовными отцами, которые в Китае. Здесь, в Южной Америке, он сейчас главный, и его должны слушаться все. Он поможет тебе. Еще он много денег дал приюту. И тебе дал, чтобы ты не нуждался в деньгах.
Рус раскрыл сверток. Пятьдесят тысяч было в нем аккуратно сложено стодолларовыми купюрами.
— Дина, от того, что какой-то дядя дал деньги, еще нельзя верить.
— Можно. Он такой, знаешь, нормальный и хороший. Глаза не злые и не хитрые. Деньги дал. А у тех? Сейчас даже еще жутко вспомнить. А этот мистер сказал, что он хорошо знает вашего настоятеля. Помнит патриарха, по смерти которого оскорбил весь Тибет. Хочет увидеть Вана, поговорить с ним. А главное, он сказал что со старейшинами хочет встретиться один очень влиятельный милорд. Ему нужны советы таких умных людей, как ваши патриархи. Милорду девяносто четыре года, и он не будет обманывать. Ему есть о чем поговорить с монахами.
Рус неловко улыбнулся своей очень редкой смущенной улыбкой.
— Спасибо, Дина. У тебя оказался сильнее характер, чем можно было ожидать. Ты смогла перенести выпавшие на твою долю опасные приключения и страдания без истерики и обиды на меня. Мистер Маккинрой еще раз постарается увидеть тебя. Скажешь ему, что если судьбе будет угодно свести нас, она это сделает. Но он не сможет защитить меня от тех стрел, которые уготованы судьбой. Ее не обманешь. События не поторопишь. Не он главный на этом континенте. Опасны те, кто стреляет, не подчиняясь никакому закону. Жизнь многих людей зависит от этого. Он прекрасно понимает наше бытие. Успокаивать нас, значит работать на наших врагов. — Но он сможет тебе помочь.
— Сможет, но не сейчас. Он не контролирует обстановку. Он крупный политик. Ему не до наших мелких проблем. Ты, Дина, сама видишь, сколько трагических смертей каждый день только в одном Сан- Паулу. Кто по ком плачет? Никто. Кто-нибудь помогал вашему приюту. Благодаря сердобольным старым женщинам какую-то часть детей они выхаживают. А где власти? Где был этот мистер? Лицемерие и деньги еще не шаг к действию. Ты ведь не говоришь, что малышам плохо: ты сама с ними нянчишься, ухаживаешь за ними. Твой один день среди детей стоит всех этих тысяч, которые дал мистер. А ведь и ты уже скоро станешь взрослой, выйдешь замуж. Уйдешь из приюта. Да что приют. Каждый день в городе умирает десятки детей от голода. Всего сердоболия добрых людей не хватит, чтобы помочь им. Здесь должна быть государственная политика.
Дина вздрогнула, крепче сжала платочек своими маленькими ручками.
— Я не хочу ни за кого выходить замуж. — Естественно, — не придавая смысла словам и начиная уже думать о чем-то своем, отвечал Рус. — Ты еще не взрослая. Но придет время, и тебя потянет к людям, к семье, к своему счастью.
— А я не хочу ни к кому, — с каким-то внутренним вызовом и жаром неожиданно вскрикнула девушка.
