— Тоже никаких известий.
По знаку старшего вся группа быстро снялась с места и легким бегом через малый перевал побежала к вертолетам.
Брюнер злобно плевался в окно машины, материл всех и вся. Его срывающийся голос фанатично гнал автомобили вперед, под жалящие пули монахов. Машины визжали на поворотах, кувыркались, горели ярким пламенем, взрывались праздничными петардами, испускали снопы ярко горящих искр. А он все гнал и гнал погоню навстречу гибели. Немцы целились, палили из всех стволов. Но что они могли сделать из коротких легких автоматов, пусть и несущих в минуту сотни мелких пуль, против мощных крупнокалиберных винтовок, которые, как снаряды, вгоняли тяжелые пули в мчащиеся навстречу смерти машины. Брюнер видел. Видел, что примитивный армейский нажим в лоб, бандитская бравада не помогает.
Автомобиль монахов оказался бронированным. Колеса почти до самой земли прикрыты стальными пластинами. Как только немцы приближались ближе ста метров, точность огня монахов повышалась в несколько раз, и тогда очередная машина преследования слепо летела в кювет, и там ее пассажиры находили скорый и печальный конец. Даже вертолеты: борта, на которые Брюнер так надеялся, как Гитлер на сверхоружие, не помогли.
Монахи имели мощные винтовки, разрывные и бронированные пули и пользовались ими очень грамотно и умело. Некоторые попадания были такой точности, что машину на ходу разрывало от мощного взрыва бензобака. Получалось, что пуля иногда проходила весь корпус машины.
Такое положение вещей и страшило и губило всю нанятую храбрость немцев.
Монахи уходили. Уходили без потерь. А Брюнер ежеминутно терял автомобиль с людьми. И как ни проклинал группенфюрер фортуну, не скрежетал до боли старческими зубами, они, нехристи и негодяи, уходили. Приходилось гнать погоню, не обращая внимания на тяжелые потери. Чутье старого вояки подсказывало, что надо прекращать, продумывать иные варианты мщения, но генеральские амбиции не позволяли отступать от намеченного.
— Стрелять всем! Стрелять из всех стволов! — продолжал кричать он по рации. И стреляли. Кто мог. Но могли только три первые машины вести огонь. Остальные были закрыты первыми и только выжидали, когда очередная сойдет с дистанции, чтобы сразу же начать свой скорый отсчет навстречу гибели. После того, как уже одиннадцать машин остались гореть где-то на обочине, и тупому стало бы ясна бесперспективность погони. Брюнер чего-то выжидал. Боялся признаться в очередном проигрыше неизвестным китайцам. Иной команды не следовало, и конвой на предельной скорости несся дальше. Брюнер искусал все губы, таращил глаза по сторонам, чтобы ухватиться хоть за какую-нибудь победную или хотя бы спасительную идею. Но все было трагично и тщетно.
Вся кавалькада мчащейся колонны быстро и красиво входила во владения гор. Скорость спала на поворотах, но все равно была предельно опасной. Шоссе живописно закружило средь холмов и отрогов горных хребтов.
И, когда… О, боже… Он услышал дружные плотные залпы, далеко разносимые эхом по окрестностям, с больной головы подумал было, что это где-то армейские силы помощи подключились. Но впереди трагично и обреченно почти одновременно несколько машин закувыркалось и загорелось. Одна ярко взорвалась. Понял. Дошло. Поверил-засада. Но чья? Раздумывать было некогда. Залпы гремели с механической точностью.
— А-а-! — истошно заорал он в рацию. — Назад!!! Все назад!!!
Его, флагманский кабриолет, умно шедший сзади первым развернулся почти на месте и сиганул со спринтерской скоростью обратно. Остальные, не хуже своего командира, виртуозно произвели такой же маневр и также дружно понеслись обратно. Со стороны казалось, будто это демонстрация ходовых качеств автомобилей разных марок.
— В Рио? В Рио! Все в Рио! — продолжал кричать он в рацию, как очумелый, глядя назад и подсчитывая перевернутые машины. Совсем немного их оставалось в его распоряжении. Кажется одиннадцать. А было тридцать одна. Негодяи.
— На раненом монахе отыграемся, ребята! Мы с него шкуру живьем снимем! Скотина! Что б они сдохли, как русские в сорок первом. С нами бог! Зиг хайль!!..
И много, много прочих громких и нецензурных выражений.
Глава тринадцатая
— Майор, а почему вы не оставили людей у приюта? Неужели не понятно, что и Рус, и монахи, или кто-нибудь еще обязательно посетят детскую богадельню. Сами дети наконец. Это же связующее звено. Старое правило любой слежки.
— Извините, мистер Маккинрой, как-то под впечатлением более значимых дел не придал этому особого значения. Да и людей маловато. По многим основным позициям мы их расположили и мои агентурные ресурсы кончились. Все так стремительно, неестественно, непохоже. Особенно этот брюзжащий немец. Меня очень сильно заинтересовало, куда он поехал.
— Майор Рэй, объясняя вам задачи на первой встрече, я надеялся с вашей стороны на большее соучастие в судьбе русского монаха. Вы ведь далеко не глупый человек, умеете серьезно анализировать. Если — я каждодневно напоминаю о нем, и как вы заметили, значит я уполномоченный центром вести самостоятельно многие латинские дела, лоббирую здесь отнюдь не свои интересы. Понимаете? Вы должны это основательно, профессионально ощущать. Как нам теперь отыскать монахов? Подскажите. Ведь они дважды на одном месте очень редко появляются. А старый немец никуда от нас не денется.
— Он и не делся, сэр. Мне известны подробности их погони за монахами.
— Странно и интересно. Вы все еще верите, что это немцы сели на хвост китайцам?
— По логике предпринимаемых ими усилий, наверное, так.
— И каков результат?
— Около двадцати машин подбито и разбито. Два вертолета. А сколько людей пока не известно.
— Мне думается, дорогой Рэй, что вы все еще в плену бездарных иллюзий господина Динстона. Неужели после таких ощутительных, даже разгромных потерь можно с прежней настойчивостью утверждать, что это немцы настойчиво преследовали монахов. Такое положение больше смахивает на очень грамотное заманивание в ловушку, что по всей видимости и произошло. Ваши приятели немцы попались в дешевый капкан, как голодные шакалы.
Майор непривычно смутился. Он понял, что сэр Маккинрой знает все главные и уязвимые места не только его резидентуры, но и по Южной Америке вообще. Надежды на то, что можно тихонько играть на двух господ исчезли, 'как сон, как утренний туман'.
— Хорошо, — прервал потаенные мысли майора, эксперт, — сейчас надо думать, где может быть Рус с раненым монахом и куда они могут двинуться в дальнейшем.
— А, если он не ранен? — пробовал как-то весомо полемизировать Рэй.
— Разве на месте происшествия нельзя было определить, кто где лежал. Свидетели. Да и комиссар, француз, далеко не лишний для нас человек.
— Ну, этот комиссар, сам себе на уме. Хитрости и иносказания у него на всех хватит.
— А почему он не должен быть хитрым? Все мы хитрые. — Маккинроя начали раздражать примитивные суждения майора, — не делите всех, как Динстон: хитрый, тупой, наш, не наш. От вас зависит, какие люди и как с вами говорят. Вы должны создавать ситуацию на благо себя, своей работе. Относительно вашего имиджа с вами будут искренни и ваши визави. В означенном регионе вы гораздо могущественнее карманных президентов. Вас боятся, уважают. Данным положением остается только умело пользоваться. Не нужно быть сутягой, и вам откроются многие откровенности каждой мало-мальски влиятельной семьи в вашем регионе.
Люди с удовольствием будут на вас работать, потому что вы американский разведчик. Второй такой страны пока в мире не имеется.
— А русские? — совсем уже обиженно и не в строчку отговаривался Рэй.
— Русский образ жизни, их имперские замашки не модны нынче. У нас свободный образ жизни, у них
