— В чем дело, сеньоры? Почему вы без причины меня держите?
Монах сунул ей стодолларовую бумажку и она, уже мило улыбаясь, вежливо откланялся. Дверь мягко захлопнулась.
— О, у вас манеры высокородного джентльмена, сеньор. Похвально.
Значит я не имею дело с каким-то сорвиголовой. По тем данным, что я о вас знал ранее, у меня сложилось далеко иное мнение.
Наконец Рус лучше разглядел сидящего в кресле. Сам присел в отдаленный затемненный угол. Посетитель с дорогой сигаретой в зубах многозначительно продолжал.
— Прошу извинить меня, сеньор, но я не додумался до более логичной встречи. Сэр Маккинрой мне много рассказывал о вас. Скажу откровенно, меня всегда восхищали личности, отважившиеся выступать против всесильных контор. Эта безудержная страсть каждого следующего поколения за еще не осознанную умом, не прочувствованную опытом правду, за больные места в существовании человечества. И так каждый новый виток очередного поколения. Наверное, это и будет всегда и вечная дилемма-отцы и дети. Вечная. Вечная, как восход и заход солнца, луны, рассвета и заката. Наверное это и есть то, что держит человечество в рамках жестких понятий порядочности, стремления быть лучше или хотя бы казаться быть лучше. Хотя никакое поколение никогда не докажет, что оно оказалось лучше предыдущего. Все слова от классиков. Их сомнения. Предубеждения. И потому я на стороне тех, кто, пусть не понимая, но раздувает огонь страстной жизни и познания на новый, еще не осознанный виток межличностных, научных отношений. Это и только это настойчиво двигает жизнь вперед. А не какие-то там дилетантские изыскания горе теоретиков. Сначала бытие с социальной подпоркой, личностные отношения, мировоззрение общества, отталкивающееся от опыта жизни, а потом уже тухлая теория, бредущая в потемках больных голов. Прошу вас, молодой человек, выслушать меня до конца. Вот я, имея доступ к некоторым секретам и пользуясь доступностью ко многим важным местам в Бразилии, хочу известить, что мне известны решения влиятельных и обреченных властью лиц республики провести тотальный досмотр всех гостиниц, отелей, общежитий, пансионатов с целью обнаружения именно вас. Сейчас кварталы бедноты, где вы удачно некоторое время скрывались, под надзором и плотной постоянной слежкой. Но, положение ваших звезд на небосклоне, ваш рок линией будущности опередили медлительные бюрократические коридоры власти. Вы на корабле в нейтральных водах вот уже вторые сутки. И, даже, если власти будут извещены о вашем пребывании на этом лайнере, вряд ли что существенное против вас они смогут предпринять. У берегов Африки у вас появится немало возможностей снова опередить и южноафриканские власти и бразильских представителей из консульства.
Что значит фортуна. — Говорящий многозначительно кивал и красочно жестикулировал пальцами. — Я поражен. Хотя здесь во всем этом немалая доля участия сэра Маккинроя. Он сдерживает весь ход расследований, принятия более крутых и быстрых мер. Но и мне судьба уготовила сближение с вами наиболее удобное: здесь на корабле. Рус поднял плашмя пистолет.
— Извините меня, сеньор, я никогда полностью не понимал длинных и двоесмысловых речей. В них я слабо ориентируюсь. Кто вы?
— О-о, прошу прощения, сеньор, — страстно произнес говорящий. Будто и вправду это было той темой, о которой знает каждая домохозяйка. — Я есть, месье Боднар, Морэ де Боднар.
— Простите, месье, — монах встал, подошел к рядом стоящему креслу и уже как-то даже спокойно для еще не совсем определенной обстановки сел в него. — Не тот ли ловкий комиссар Боднар, который с миллионами, конфискованными у бандитов Марселя, исчез из города в неизвестном направлении.
Лицо месье выразило большое удивление и где-то даже растерянность.
— Вы меня поражаете, сеньор. Откуда вам это может быть известно?
— Газеты не один раз писали про вас.
— Невероятно. Как вам попали эти газеты, а второе: как вы умудрились запомнить меня. Но, если вы помните статьи, наверняка поняли, что мне оказалось не под силу воспрепятствовать деятельности преступных организаций Марселя. Я оказался слабее не столько духом, сколько поддержкой властей города. А ведь пост, занимаемый мною во Франции, был повыше, чем здесь. Но… Один в поле не воин. Государственные институты власти заблокированы. Я не представляю, как можно бороться за правду с людьми, которые сами ложью, шантажом, угрозами, насилием отстаивают себя. Но… Понимаете.
Пусть мелко, но в силу своей определенности помогаю там, где еще могу помочь. Возраст требует осторожности. С годами более ценишь свою жизнь, как и жизнь других. А вот вы, молодые, не осознаете этого очень полезного чувства. Сыграли на руку — Это я понял, сеньор-месье. И понял, что само взрослое население не поддерживает радикальных требований молодых.
— Нельзя с лету подрывать гражданские устои, сложившиеся веками, за какой-то месяц горлопанства на площадях. Тем более необоснованно хвататься за оружие.
— Почему же гражданские устои, сложившиеся веками, не обеспечивают жизнь людям, не имеющим работы, жилья.
— Ты меня так спрашиваешь, будто я президент.
— А почему вы тогда против законных прав живущих? Они же не требуют себе хоромы. Только постоянной работы.
— Легко сказать-работы. А где ее всем взять?
— Власти никогда не утруждают себя проблемами решать в пользу неимущих. Но требуют от них полного соблюдения законности. Какой законности? Гибнуть от голода, холода. Но на это и зверь не идет. Тем более человек, имеющий развитое мышление бороться за свое выживание.
— Для этого есть парламентские пути давления на власть.
— У вас разве рабочие в парламенте сидят?
— Есть еще международное влияние. Вы своим удачным примером баламутите взъерошенных подростков. Они за вами сломя голову идут на любые авантюры. Истории не докажешь, что эти жертвы нужны народу.
— Месье Боднар, спасибо вам за подробные нравственные реляции. Но я уже вроде бы как и вырос, и осознал себя в той степени, чтобы понять: что без борьбы сами власти и шага не сделают, чтобы выделить неимущему народу часть бюджетного пирога. Только противостояние, опасность больших катаклизмов и потерь вынуждает их лавировать и идти на компромиссы. Все же катастрофический хаос в России научил богатых в Европе в Северной Америке делиться хоть малой частью, чем терять все вместе с жизнью и свободой. Бог вех от рождения делает равными. Все остальное от лукавого. Никто не узнает, в какой степени правильно или неправильно свершилось свершимое. В любом случае те освобожденные бесконечно благодарны судьбе за происшедшее. Сейчас я знаю, что там все закончилось благополучно. Люди на свободе. По какому праву гражданские устои, сложившиеся веками, позволяют людей без суда и следствия бросать за решетку, а многих ваши полицейские расстреливают на городских свалках. А те, освобожденные из лагеря, не впадают в правовую меланхолию по законности или незаконности свершенного. Это их судьба, и они от бога имеют право на отстаивание своей лучшей доли, не быть униженными, не позволять, чтобы их удушали в ваших же цивилизованных концлагерях.
— Да, да, — поторопился согласиться француз, — все это так. Где-то оправдываются и вспышки насилия. Жизнь это бесконечная борьба. Борьба без правил. И поэтому я здесь, чтобы предупредить: для вас, лично, она не закончилась с отплытием от берегов Бразилии.
Рус, как всегда, после фраз подобного содержания, промолчал.
Немного помолчал и месье.
— Конечно, вы еще не знаете, кто ваши преследователи и враги.
Монах снова промолчал.
— Хм-м. — Почему-то сомнительно забурчал француз, что-то интенсивно прикидывая в уме. — После вас, наверное, и я стану столь же легкомысленным. Не анализировать действия своих врагов.
— У меня нет времени. Нет никакой информации. Я благодарен судьбе за то, что успеваю иногда оторваться от преследователей на расстояние, которое позволяет подготовиться к следующей встрече.
— Логично. Хотя и неконкретно. Но, вдобавок ко всему, имею честь проинформировать вас, что по вашим следам бегут большой сворой обиженные наци, организованные отряды земельной олигархии, и, — тут месье немного замялся, — наверное самое опасное-'эскадроны смерти'.
Кто это такие?
