— Первое покушение произошло еще в двадцать пятом году, — Рутковский достал какой-то полуистлевший желтый листок.
Журналист, приготовивший свой минисканер, разочарованно вздохнул. Такой артефакт возможно даже его дорогущий Кэнон не возьмет. Ну ладно. Сначала хоть сфотографирую, а потом попробую отсканить — расползется еще.
— Широкой общественности о нем ничего не известно до сих пор. В общем-то, нашего внимания оно особо и не стоит. Покушение было совершенно не организованным. Антанта к тому времени получила по мозгам, и в следующий раз министры Англии, США, Франции и, как ни странно, Германии собрались в Брюсселе только в двадцать седьмом году, чтобы решить, как попилить нашу с вами родину. Там-то, вероятнее всего и было принято решение о следующем покушении на Сталина. Но об этом чуть позже.
В двадцать пятом же году в Сталина пытался стрелять то ли какой-то бывший белый офицер, то ли человек Троцкого, боровшегося со Сталиным за власть. А может и то и другое. Их интересы тогда совпадали. Но в любом случае, человека того быстро повязали. Но вот что интересно…
Оба, и Рутковский и Бенедиктинский склонились над папкой.
Он уже не помнил, когда спал, до скольких хотел. Да и спал ли он вообще когда-нибудь так долго? О лагере и говорить нечего, в армии с этим тоже не забалуешь, ну а в деревне в детстве тоже приходилось вставать ни свет ни заря. Кто жил в деревне — знает.
Часы в гостиной пробили два раза. Сказочников протянул руку и, взяв со столика круассан, положил его в рот. Кофе конечно остыл. А эта горничная Зоя вроде ничего, надо присмотреться.
Зазвонил телефон. Петр, потянувшись, взял трубку и едва не опрокинул кофейник.
— Лейтенант Волков у аппарата.
— Наконец-то! Молодец, — похвалили на том конце. — Четко и без запинки. А то все «Ск…Волков», «Пе…Сергей». Давай дальше, в том же духе.
Сергей взял телефон в руки и стараясь ничего не задеть проводом, подошел к окну. На улице все было как обычно. Ничего особенного. Все спокойно.
Тот, на другом конце провода был прав, азы конспирации давались ему тяжело — никак он не мог привыкнуть к своему новому имени.
— Да, буду в четыре на Зачатьевском, он положил трубку и вдруг взял ее снова. — Барышня, скажите, откуда был звонок? Спасибо.
Ясно. В резиденцию его еще не пускают. Встречу назначили на явке. Не доверяют, значит до сих пор. Оно и понятно. С тех пор как его, худого, вонючего и небритого, перегружая как мешок с дерьмом с машины на самолет, с самолета на машину, привезли в Москву, ему не раз напоминали, что в случае чего, вмиг отправят по обратному адресу, поднимать советский север.
Эх! Ему так хотелось еще поваляться в мягкой постельке, Волков-Сказочников быстро умял два бутерброда с бужениной, запил их холодным кофе и стал собираться.
Лучше приехать пораньше, осмотреться.
Ремень снова пришлось отпустить на одну дырочку. Да. Разжирел он тут на дармовых харчах. Того глядишь, скоро собственный хрен за животом не увидишь.
Подойдя к двери, он сначала, как учили, посмотрел в глазок. По лестнице спускался сосед сверху — Сашка Рутковский. Вот светлая голова. Можно сказать его ровесник, а уже по линии академии наук продвигается, что-то изобретает.
Волков поморщился, вспомнив занятия по математике на командирских курсах. Не любил он этого. А Сашка видать души не чаял. Только мама у него… Как бы это сказать… Чересчур разговорчивая.
Мой Сашенька то, мой Сашенька се, мой Сашенька ускоритель будет делать. Болтун — находка для шпиона.
— Сергей.
Петр не сразу среагировал на свое новое имя. Подумав о Сашиной матери, он мысленно перенесся в родную Степановку. Как там его мать, сеструха?
— Сергей. Ты чего это в облаках витаешь?
— Извини, Саш, задумался.
— Уж не о Зое ли? Хорошая девушка. Комсомолка, в драм кружок ходит. Даже не понимаю, почему такая, и в горничные подалась?
Да, странно. Подумал Волков, но ничего не ответил Рутковскому.
Покружив возле конспиративной квартиры, Сергей вошел в подъезд, поднялся на этаж выше, покурил, аккуратно спрятал окурок обратно в пачку, и только потом спустился и позвонил условленное количество раз.
Дверь ему открыл работающий постовым милиционером Аркадий Северцын. Все звали его Аркашка- бульдог, за его похожую на бульдога физиономию.
— Че застыл? Проходи, не светись.
В накуренной комнате сидели трое. В углу, стараясь быть незамеченным, весь сжавшись, примостился на краешке стула Сенька Парамонов. Он был похож на испуганного хорька, забившегося в угол в ожидании своей участи. И звали его Сенька-хорек, или просто хорек. Весь его вид как бы говорил, — «ну и влип же я».
На кожаном диване, положа ногу на ногу, развалился Глеб Суровов — глава местной ячейки.
Ячейка их не была чисто московским подразделением блока. Всем здесь заправляла другая группа — более многочисленная, говорят даже со стажем в верхах, а Суровова и еще нескольких уцелевших членов Ворошиловградской ячейки перебросили сюда для выполнения какого-то особого задания. Какого, об этом не знал даже сам Глеб.
Волков сначала думал, что после Ворошиловградского провала ничего серьезного Суровову не поручат. Слишком уж топорная работа. Это ж надо, из-за аварии на шахте завалили почти всю ячейку. А это значит, что чекисты пасли их давно и взрыв на «диктатуре «просто использовали для того, чтобы отчитаться перед Москвой о разгроме крупной банды троцкистов. А сколько таких вот как он, невинных попало в эти жернова? В версию специально устроенного взрыва Волков не верил. А если и подложил кто динамит, то только сами чекисты. Валюту-то они ему подбросили. И потом, не будут же члены ячейки подрывать своих? Многие из них сами местные.
Но вот, похоже, насчет Суровова Сергей ошибался. Постепенно до него стали доходить слухи, что им предстоит какое-то серьезное дело. Там что-то краем уха услышал, тут что-то краем глаза увидел. И самое главное, похоже, московские смежники знали об этом гораздо больше Сурововских. На Волкова, Аркашку- бульдога, хорька и других смотрели как на ходячих покойников. Но относились к ним с уважением и, пожалуй, даже с жалостью.
— Смертники, — пошутил как-то курьер. Волков смерти не боялся. В лагере и не через такое прошел. И о судьбе своей он не беспокоился. Терять Сергею было нечего, и с прошлым его больше ничего не связывало. На родных бы вот только разок глянуть. Но в Степановке ему, «врагу народа» появляться было нельзя.
А вот остальные дергались. Хорек, так тот вообще не помнил себя от страха. Туповатый Бульдог прятал свой страх за агрессией. Волков недолюбливал их обоих. И опасался. Черт его знает, чего ожидать от труса и садиста.
Что же касается Суровова… Вон он сейчас тоже сидит и дергается. Уставился своими бесцветными глазами на здоровяка с голубыми полковничьими шпалами и жует свою нижнюю губу. Волков еще на аэродроме под Москвой узнал в нем того заблудившегося велосипедиста. Вот по этим бесцветным глазам, да еще по чудным крагам и узнал.
Наверное, Сергей должен быть благодарным Суровову, за то, что тот вытащил его из лагеря и не дал сгнить на нарах, но отчего-то чувства благодарности не испытывал.
Конечно то дело, которым занимался их блок Волков считал правым. Столкнувшись со зверствами НКВДешников и увидев, сколько невинноосужденных кормят вшей по лагерям, он понял, что нужно что-то
