противогазами. Ими был устлан и весь пол. Валялись тут и сумки с этими резиновыми изделиями и просто пустые сумки. В углу же, возле электрощитка возвышалась целая горка фильтров. В хорошем состоянии — натуральное богатство. Только все это — давно непригодно.
Еще в нескольких комнатах перед хантерами предстала похожая картина: брошенные в беспорядке вещи, ржавеющее оборудование. Ступени еще одной лестницы, обнаруженной ими в конце коридора, вообще утопали в воде.
Вот веселуха! Что, если нужная им комната с архивом вообще затоплена?
Впрочем вода была и в нескольких комнатах и на этом уровне. В одной из них Глум уже было решил не ходить дальше: какой тут может быть архив, если мутная жидкость вот-вот зальет берцы? Однако чутье опытного хантера подсказало ему, что здесь что-то может быть. Так всегда бывает — самые вкусные ништяки скрываются за самыми погаными местами. И точно!
Миновав проходную комнату с маленьким искусственным озером, хантеры наткнулись на довольно крепкую дверь, за которой оказалась небольшая комнатка. Всю ее противоположную стену занимал огромный металлический шкаф с выдвигающимися ячейками. Тут-то уже Глум знал что делать. Он снял рюкзак и долго копался в его многочленных кармашках, достал блокнот, долго листал его, потом поднес книжицу поближе к фонарю и, наконец, рванул на себя ячейку, на внешней стороне которой едва держалась пожелтевшая табличка с надписью «1.С. — ХII — 1939ИСЗ»
Вот оно!
— Фартовые мы с тобой ребята, а, Мрак?
— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь.
— Ничего. Главное — нашли, а дальше легче будет.
Мрак не разделял веселья своего напарника. Все то время, пока Глум аккуратно складывал папки с личными делами никому не известных людей в рюкзак, его напарник лишь озирался по сторонам, а когда они поднялись на верх, и вовсе впал в ступор. Он достал из-за пазухи ту самую детскую книжку-раскраску и принялся ее листать, пока Глум выглядывал из прорехи в стене, пытаясь что-то высмотреть на забитой всяким хламом площади.
— Что-то мне не нравится эта мертвая тишина, Мрак, — старший хантер осторожно переместился к окну, стараясь не наступать на битое стекло. Это было трудно, потому, что стеклянная крошка была повсюду. — Есть какое-то странное чувство, что за нами наблюдают.
Мрак не ответил. Он был поглощен своим странным занятием. Конечно, ветерана можно понять, он, коренной Москвич, впервые увидел одно из самых запоминающихся с детства мест. И то, что он увидел, не могло добавить положительных эмоций. — Глум вздохнул, — это он еще останков кремля не видел.
Но с другой стороны — сколько за эти несколько лет хантерства они, ветераны, всего навидались: сожженный вместе с пассажирами троллейбус, из которого собаки таскали обгоревшие косточки, мумии людей, умерших прямо в своих постелях, усыпанный черепами перрон Курского вокзала… Не всякий выдержит. Мрак выдержал все это, а тут сломался. Да так, что напрочь выпал из действительности. Это и стоило ему жизни.
Когда хантеры наконец вышли на площадь, Глум краем глаза заметил как что-то блеснуло в окне здания напротив.
— Ложись, — старший, видя, что Мрак продолжает медленно, словно во сне, шагать мимо кучи мусора, прыгнул к нему, в надежде сбить Мрака с ног, но не успел. Казалось, Глум слышал, как снайперская пуля с хрустом входит в окуляр противогаза напарника.
Старший хантер упал за обгоревший остов эмки и перекатился. Соревноваться в меткости со снайпером он не собирался, а быстро сняв рюкзак, вытащил из него дымовую шашку. Когда плотная серая завеса повисла над той частью площади, где находился оставшийся в живых хантер, тот исчез в ближайшем переулке, сгибаясь под тяжестью проклятого архива.
Вот и не стало еще одного опытного хантера, ветерана. Не зря здесь говорят, что изуродованная земля высасывает жизненную силу из искалечивших ее людей, как бы пытаясь восстановить силу свою. И речь вовсе не о радиации. Недаром многие считают, что даже никогда не бывавшие в московской зоне ооновские клерки, что сидят например в одном из своих офисов в Калуге, врядли проживут долгую и счастливую жизнь и умрут в глубокой старости в кресле на веранде своего небольшого домика, заработанного трудами праведными в далекой России. Нет, за все есть своя цена. И те миллиарды мегатонн страданий и боли не ушли просто так в никуда. Они еще рикошетом ударят по всем причастным и не причастным, по всем правым и виноватым. Толи еще будет.
Орловский выпил за упокой и молча отошел к окну. Он плохо относился к Мраку — помнил и то, что случилось в одно из возвращений сюда, и то как Мрак встретил его в первый раз, как предлагал добить его умирающего. Возможно, здесь и сейчас все было по-другому, и Мрак вовсе не водил его в рейд в качестве новичка-смертника, но дело не в этом. Просто стоя у окна и рассматривая унылую, серую опушку леса, Орловский понял, что ушел один из них, один из семьи хантеров. Они и заменяли здесь друг другу семью. Если и были у кого где-то родственники, то они их не видели годами. А Мрак, что Мрак? Он был просто гадким утенком в их семье. Таких, все же среди хантеров было мало.
Помянув Мрака, Хантеры молча разошлись каждый по своим делам. Кто-то принялся чистить оружие, кто-то укладывался спать. Хантер с характерным прозвищем Игумен достал библию сел на свой топчан в дальнем углу и начал читать. Губы его при этом шевелились, но до Виктора не доносилось ни звука. Андрей достал из самодельного планшета карту и уже в который раз принялся изучать будущий их с Орловским маршрут.
— На этот раз пойдем тяжелыми, — Мишин сложил карту и посмотрел на подсевшего к нему Виктора. — И приметы все наши придется засунуть в одно место. Сам понимаешь, какое заданиею Ночевка предстоит не одна, значит харчей нужно взять побольше. И патронов тоже. В Марьиной роще мародеры шалят.
— Что им там медом намазано?
— Да там еще до войны самый малинник был. Да и до революции тоже. Бедные деревеньки, потом заводской район со всеми вытекающими. А сейчас там по старой памяти свои норы обустроили бывший Сенька Сундук, Пашка Архангел и Сиплый — известные в свое время щипачи и медвежатники. Народу в их бандах хватает. Хлеб-то ведь легкий. Не надо лазить в горячие места, не надо драпать от патрулей и истребительных команд — те сами в такие районы залазить боятся. Это тебе не комсомольцев шугать. Мародеры и вооружены до зубов и в своих владениях каждую щель знают. В Марьиной роще ведь все деревянные домики сгорели, а заводы еще немцы в сорок четвертом разбомбили. Вот и прячутся тамошние бандюги по подвалам, да погребам. Хрен найдешь и выковырнешь. По ночам они дрыхнут, да водку жрут, а на промысел к вечеру вылазят, когда наш с тобой брат обратно с добычей возвращается. Но могут и утром прищучить, когда к ним особенно долго никто не попадается.
— А что же эти Архангелы с Сундуками так долго зону топчут? — спросил Виктор, вспоминая свой разговор с штурмбанфюрером. Тут же никто больше четырех лет не живет.
— А ты думаешь, они в Марьиной роще живут? Наивный! Они там дела делают. Живут-то эти упыри с комфортом в какой-нибудь Малаховке или Гжели. Домик там, жинки две или три, хозяйство. Опять же кому надо в администрации ооновской отстегивают. Вот и не трогают их. Это мы с тобой как крысюки по большой московской помойке рыскаем. Правда рядовому мародеру немногим лучше живется. А по срокам — это ты верно сказал. Весела и коротка разбойничья жизнь. Если не пуля хантерская ее оборвет, то радиация сильно подрежет. Это ведь штука такая — без цвета и запаха. Многие до сих пор ничего не понимают до поры до времени, только вот чахнут начинают, кашлять кровью, язвами покрываться. Иногда лучевая вообще начинается как обыкновенная простуда, только температура все не спадает и не спадает. А потом все, аллес капут. Таких подельничков своих мародеры без лишних церемоний кончают, этому, коли заметил кто из них за собой что-то неладное, то уползает в какую-либо дыру подыхать.
— Прямо как зверье какое-то, — заметил Орловский.
— А они и есть зверье. Санитары зоны. — Андрей встал. — Ну давай, напарник, спать что ли? Завтра вертолет в пол пятого. Полетим с ветерком аж к самому Долгопрудному.
— Раз, два, раз, два, — разорялся репродуктор. — Сели встали, сели, встали.
