Конечно, нет! Вот почему капиталистические государства засылают в наши тылы, и будут засылать впредь вдвое и втрое больше вредителей, шпионов, диверсантов и убийц, чем в тылы любого буржуазного государства. Этих вредителей, шпионов, диверсантов и убийц иностранные разведки направляют в СССР, как своих агентов, используя их для своих преступных целей достаточно широко и умело. Такими наиболее подходящими для фашизма агентами в осуществлении этих преступных замыслов в настоящее время являются троцкисты, представляющие собой беспринципную банду вредителей, диверсантов, шпионов и убийц из иностранных разведок», — Егорыч перевел дух. Солнце клонилось к закату и его оранжевые лучи, преломляясь в ветвях деревьев, веселой стаей зайчиков плясали на газетных страницах.
— Давеча кум из города приезжал, — дед потер слезящиеся глаза, — говорит там целую банду этих супостатов поймали. Слышал?
— Нет, — Петр встал. — У нас на курсах об этом особо не говорят. Было одно политзанятие, где о Тухачевском, Екире и Уборевиче рассказывали и все.
— Послушай… — Егорыч осекся. По улице, со стороны Усть-Каменского в облаке пыли неслась телега, на которой, во весь рост стоял Витек Стогов. Казалось, телега вот-вот развалится на куски. На такой-то скорости.
— Батьку завалило, — повозку занесло, и самый младший из Стоговых едва удержался на ногах. — «Диктатуру» взорвали.
Он кричал еще что-то, но сквозь грохот колес доносились лишь непонятные обрывки фраз.
Одновременно вскочив, и Петр и Егорыч, рванули туда, откуда примчалась телега. Из других дворов тоже выскакивали люди, и вскоре по дороге, ведущей к шахтам, уже бежала почти вся Степановка. Петр с Егорычем, пробежав метров двести, вскочили в кузов громыхавшей по колдобинам полуторки, в котором уже сидели кузнец Михей, поселковый фельдшер Мамрюков с медсестрой и еще два каких-то мужика из района — то ли по почтовому делу, то ли землемеры какие.
Шахта «Диктатура пролетариата» была одной из самых крупных в Усть-Каменском, и на ней работало почти все мужское население Степановки.
Судя по всему, где-то там, в штреках все еще бушевал огонь. Над стволом шахты поднимался столб черного дыма, который пассажиры полуторки увидели еще от элеватора, а подъехав, увидели толпу народа, которую оттесняли подоспевшие НКВДшники. Несколько грузовиков с ними застряли в людском море, волнующемся у ворот.
А народ все прибывал и прибывал. Петр забрался на кабину, чтобы разглядеть, что происходит у входа в клети.
А там происходило что-то страшное. Левую клеть заклинило взрывом, а из правой, которую опускали и поднимали вручную, выгружали тела.
Их было много. И хотя часть трупов уже погрузили на грузовики, все равно возле проходной уже не хватало места. Тела лежали в три ряда, а клеть все продолжала совершать ходку за ходкой, выдавая на гора совсем не уголь.
Петр насчитал семьдесят пять тел. В углу у «ламповой», под брезентом лежало то, что осталось от шахтеров, оказавшихся в эпицентре взрыва.
Завыли бабы, которые стояли ближе других к оцеплению. Сквозь две шеренги НКВДшников они сумели разглядеть среди полуобгоревших трупов своих родных.
В толпе началось брожжение, и если бы не подоспевшие конники из расположенной в соседней Масловке кавалерийской бригады, она наверняка бы смяла пешее оцепление. А так, Буденовцам даже удалось оттеснить людей за ворота.
— Говорят, то не метан рванул, — Леха из третьей смены присел на корточки возле Сказочникова, спустившегося с крыши кабины вниз. — Говорят, то динамит был. Людев вона по кускам раскидало.
— Говорят, говорят. Говорят, что кур доят. Ты бы, рыжий, поменьше языком молол. А то, не ровен час, как пособника тебя того…
Петр присел на крыло грузовика и закурил. Неужели диверсанты добрались и до их района? Да- а.
Домой он добрался затемно. Многие ворота и калитки на их улице до сих пор были открыты настежь. В сенях Петра встретила заплаканная Наташка. Витька, с которым она гуляла, спустился в забой сегодня утром вместе со второй сменой.
С трудом стащив сапоги, Петр рухнул на топчан.
— Давай, давай наливай. Нечего нам баки заливать. Там своим этим… Подписчикам втирай про Сталина своего, а нам лучше расскажи, сколько из нее на Федеральной можно выжать.
— Ну и вопросы у тебя, Гена. Что я, по-твоему, на своем «Логане» по Рублевке носиться буду? «Логан» тебе не «Ферарри», да и я не сынок Сырожи Иванова.
— Да ты чего, Леш? Я просто так…
— А я так и понял, что просто так, попиздеть, — Бенедиктиктинский плеснул себе виски, — лучше скажи, ты с главным архивариусом договорился?
— А как же. Все будет чики-чики. Только надо добавить.
— Сколько? — Бенедиктинский вздохнул и полез в карман за портмоне.
— Еще пятьсот.
— Совсем эти бумажные крысы совесть потеряли.
— Ну да. Ну, ты же сам знаешь, информация в наше время дорого стоит.
— Она всегда дорого стоила, только раньше расплачиваться приходилось по-другому, — Бенедиктинский разлил остатки шотландского по стопкам.
Старая настольная лампа с салатовым плафоном, навроде тех, что стоят в музейных кабинетах в Горках или в Кремле, освещала лишь угол в одном из помещений государственного архива. Высящиеся же до потолка стеллажи, с одинаковыми, цвета детской неожиданности, папками, уже метра через два от стола утопали в сумрачной кисее пыльного воздуха. От этой пыли постоянно чесался нос. Бенедиктинский отодвинул очередную папку и открыл следующую.
Что-то более-менее подходящее попалось ему только к исходу третьего часа. Вот, кажется, кое-что нашел.
Бенедиктинский смахнул пыль с пожелтевших страниц.
Так, так, так. Вот оно. Выдержки из протокола заседания Ворошиловградского областного суда от 23.08.1937 г., опубликованные в газете «Ворошиловградский коммунист».
«…Я хочу, товарищи судьи, напомнить несколько данных экспертизы по этому вопросу, которые не оставляют никакого сомнения в том, что этот план очень тонкий, вероломный и подлый. Диверсанты из правотроцкистского центра…» Далее следовали нудные технические подробности, которые якобы свидетельствовали о диверсии на шахте «Диктатура пролетариата». Алексей, зевая, пролистал несколько страниц со свидетельскими показаниями, записанными аккуратным круглым почерком какого-нибудь секретаря.
Суки бля. Они проделывали с человеком такое, что тот потом свидетельствовал не только против своих сослуживцев, но и против мамы родной. Да и против себя самого тоже.
Вот, например, — «…подтверждаете ли вы, гражданин Николаев Кузьма Семенович, что видели, как Сказочников Петр Вениаминович одиннадцатого августа этого года без четверти восемь встречался на дороге, ведущей из Усть-Каменского в Степановку с разыскиваемым в связи с делом о диверсии гражданином?
— Подтверждаю.
— Подтверждаете ли вы, что в этом гражданине по фотографии вы опознали Якименко Ивана Павловича, являющегося так же немецким шпионом Эрихом Фон Глаубером?
— Подтверждаю.
— Подтверждаете ли вы, что Якименко-Фон Глаубер, получив от гражданина Сказочникова секретную карту, затем направился в сторону железнодорожного узла в Веселогорке?
