находились, обвязанные для страховки ремнями, командир с вахтенным офицером и наблюдатель. Практически невозможно было подняться по трапу с центрального командного, не ударившись о крышку люка или что-нибудь внутри люкового колодца, поэтому моряки частично ползли на всех четырех конечностях и частично висели на ступеньках трапа.
Старпом был в панике.
— Командир, — сказал он, — мы должны что-то сделать, к востоку от нас находится судно «Морфлота», у которого отказал двигатель, и их несет по волнам. Я прикинул, они где-то на шесть миль восточнее нас.
Волны молотили по рубке, а он глядел на Кетова широко открытыми глазами, в которых сквозило беспокойство. Но все, что они могли сделать в тот момент, так это продолжить борьбу с волнами и двигаться курсом на юг, подставляя лодку ударам волн, набегавшим с северо-востока.
— Знаю, я слышал доклад лейтенанта Пронина. Боюсь, однако, что мы мало что можем сделать, — сказал Кетов. Старпом посмотрел на него в шоке.
— Но, командир, мы обязательно должны подойти к ним поближе и посмотреть, чем мы можем помочь. Если они сейчас покинут судно, то у них не будет ни малейшего шанса.
Кетов глядел на волны, которые накатывались на гребень гигантского вала, содрогались на его вершине и падали вниз, к подошве вала. Верхушки волн рассыпались шквалом, ограничивая видимость до нескольких метров во все стороны.
— Если мы подойдем к нему близко, то будет большая опасность столкновения. На такой малой скорости лодки очень трудно контролировать курс. Мы абсолютно ничего не сможем сделать!
Старпом молчал; держась за ограждение мостика, он просто смотрел на водяную пыль. Он был очень впечатлительным человеком, и Кетов понимал, что его глубоко ранит то, что они принимают сигнал бедствия и никак на него не реагируют.
— Командир, мы, по крайней мере, можем пройти на восток и дать им знать, что мы здесь, пустив сигнальную ракету или каким-то иным образом; если они оставят судно, то мы бы их подобрали.
Об этом не могло быть и речи. Кетов не хотел откровенничать со старпомом, но решения дилеммы не было, потому что он помнил слова адмирала Фокина во время инструктажа на борту плавбазы подводных лодок «Дмитрий Галкин» всего за несколько дней до их отхода. Эти слова больше всего запомнились ему из всего, что сказал адмирал, — скрытность перехода является важнейшим элементом их боевой задачи. Кетов не был уверен, что ему было понятно, почему именно так, но, наверное, для этого была основательная причина. Сейчас же нужно было каким-то образом утешить старпома.
— Я уже думал над этим, но приказы запрещают нам привлекать к себе внимание; мы должны оставаться немыми. Мы ничего не можем сделать — наш переход должен оставаться скрытным.
Кетов представил себе торговое судно, находящееся недалеко от них, черпающее воду и находящееся в затруднительном положении. Было мучительно принимать сигнал «СОС» и не оказать помощь, потому что приказ обеспечить скрытность запрещал им приходить на помощь кому-либо. Но даже если им и было бы разрешено оказывать помощь, сомнительно, чтобы они могли что-то сделать, поскольку море было штормовым. Они сами едва могли сохранять ход в те промежутки времени, что они шли под РДП. Шторм был ужасным. Как позднее вспоминал Кетов, высота волн достигала семнадцати метров, водяные валы били по левому борту строго с востока каждые семь-девять секунд, и это было очень плохо для корпуса лодки. Их вертело на воде, как пробку.
Старпом молчал и только вглядывался в шквал. Через несколько минут он полез вниз, что-то пробурчав. Непросто проходить мимо соотечественников, терпящих бедствие, но Кетов не только не хотел подвергать риску возможного столкновения лодку и экипаж, но и не мог нарушить приказ, требовавший обеспечить секретность перехода. Им запрещалось даже давать ответ на частоте, используемой для подачи сигналов «СОС». Кетов чувствовал себя в затруднительном положении, но потом ему в голову пришла одна мысль.
Он взял трубку переговорного устройства и связался с центральным командным:
— Дайте старпома!
Последовала пауза, а потом на линии появился старпом.
— Знаете что, — сказал Кетов, — идите к Пронину и скажите ему, чтобы он передал сигнал бедствия на нашей общефлотской коротковолновой частоте — вышел в эфир два или три раза, а потом прекратил передачу. Это все, что мы можем сделать. Шансов, что кто-то запеленгует наш выход, немного. Не повторяйте сигнал более трех раз.
— Есть, командир. — Старпом почувствовал облегчение и удовлетворение от того, что они хоть что- то делают. Ужасное чувство — следовать своим курсом перехода и даже не шевельнуть пальцем, чтобы помочь терпящим бедствие. Кетов нарушал приказ, но знал, что у посторонних нет ни одного шанса узнать, кто они такие, а через несколько часов они уйдут на глубину и покинут этот район. И они сделали это, и всем стало легче, потому что кодекс всех моряков — оказывать помощь в минуту опасности — много значил для них, и они пошли на осознанный риск, чтобы оказать какую-то помощь. Они никогда не узнают, какому государству принадлежало судно, подавшее сигнал бедствия, и спасся ли экипаж. Они надеялись только на то, что их маленькая жертва не будет напрасной. Кетов не услышал ни единого слова против этого своего поступка и, конечно, не заносил его в вахтенный журнал: запись в вахтенном журнале повлекла бы расследование и, несомненно, наказание за вероятную возможность раскрытия секретности перехода. Вспоминая прошлое, Кетов был горд, что поступил именно так, пусть даже это оказалось не советское судно, а иностранное. Он говорил, что завтра, при подобных обстоятельствах, он поступит точно так же.
Когда «Б-4» шла в надводном положении и заряжала батареи, сильными ударами волн повредило крышку одного из люков над кормовым торпедным отсеком, и в лодку стало поступать много воды. Кетов находился на мостике вместе с наблюдателем, связистом и вахтенным офицером, все они были привязаны ремнями, чтобы не быть смытыми волной. В какой-то момент ударила сильная волна, и вся лодка оказалась под водой, потом, несколько секунд спустя, ее швырнуло вверх так высоко, что они не видели ничего, кроме серых туч. Затем их вновь бросило вниз, в пенистый океан. Без сомнения, это была худшая погода из всех, которую когда-либо довелось пережить Кетову, и все же лодка продолжала движение.
На какое-то время Кетову пришлось изменить курс и идти на восток, уменьшив тем самым сильную качку, которую они испытывали. Он опасался, что вода, которую они принимали через треснувший кормовой люк, может вызвать короткое замыкание, что приведет к полной потере питания, и это будет катастрофой.
Часы, казалось, тянулись бесконечно, а они все болтались и прыгали по пене и волнам. В конце концов, после того как почти шесть часов их непрерывно било и колотило волнами, вахтенный офицер доложил Кетову о том, что, по докладу главного механика, уровень зарядки батарей составляет 98 % и через полчаса они могут погрузиться в относительный мир и покой. Минуты тянулись еле-еле, и вот, наконец, Кетов дал команду покинуть мостик. Несмотря на течь внешнего люка, они произвели погружение. Аварийная команда каким-то образом смогла закрепить люк, и течь прекратилась, однако под водой им пришлось идти на глубине не более тридцати метров, поскольку на большей глубине люк вновь давал течь. На глубине тридцать метров волнение моря едва ощущалось, и им представилась возможность отдохнуть.
Шторм длился почти три дня, за которые их продвижение на юг заметно замедлилось, и Кетову позднее пришлось наверстывать упущенное. Как только они прошли исландско-шетландско-фарерский рубеж и направились на юг, то стали перехватывать радиообмен патрульных самолетов дальнего действия из состава американских авиационных эскадрилий, базирующихся в Кефлавике, Исландия. Русские нашли, что перехват радиосвязи самолетов «Нептун» «P2V», охотившихся за ними, является достаточно простым делом. Хотя Кетов и был в определенной степени циником, однако он пришел к выводу, что американских летчиков заранее предупредили о походе лодок и они знали их маршрут. Это стало очевидным, когда американские «Нептуны» и иногда британские самолеты разведки «Шеклтон» начали патрулирование южнее и севернее их намеченного базового курса, который выводил лодку прямо к Антильским островам и составлял 225 градусов (истинный). Кетов считал, что их обнаружили гораздо раньше; он ставил это в заслугу американским пассивным гидроакустическим приемникам, которые, как знал Кетов, были установлены в северной Атлантике. Кетов не представлял, правда, насколько эти приемники точны.
В Саргассовом море условия плавания изменились радикально. Вынужденные прятаться от
