называю сплетение ваших ничтожных женских натур, до которых господину нет дела: его интересуют ваши тела. Мне же нет дела ни до того, ни до другого. Но вы все – его собственность, имущество, за сохранность которого я отвечаю перед ним.
Наконец они остановились перед дверями приемного зала. Из-за дверей слышался шум беседы, смех, возгласы. Стража распахнула перед ними створки – огромный, роскошно украшенный зал надвинулся, обрушился на Шакиру всеми своими звуками и красками, и ее сознание несколько затуманилось от страха и смущения.
В зале на богато устланных диванах, среди подушек, вкруг весело журчащего фонтана, угощаясь и оживленно беседуя, сидело множество гостей. Все обернулись на вошедшего с девушкой Хафиза.
– Приветствую вас, о мои достойные и сиятельные господа! – громко и внятно произнес главный евнух. – Вот та, которую я обещал для услаждения вашего драгоценного слуха.
И, склонив голову к уху Шакиры, едва слышно, почти ласково добавил, не переставая улыбаться гостям:
– Если ты посмеешь упасть в обморок, моя юная ученая госпожа, я удушу тебя собственным шнурком!
Как ни странно, его слова не только не обескуражили Шакиру, а напротив, придали ей уверенности. Ее губы под полупрозрачной кисеей, прикрывающей нижнюю часть лица, еще слегка прыгали от волнения, но она взяла себя в руки и даже улыбнулась. Гости тоже улыбались и разглядывали ее с вниманием торговцев, оценивающих живой товар.
Шакира сыграла и спела одну песню, за ней другую, третью… Гости одобрительно цокали языками, иногда хлопали в такт музыке в ладоши. Через какое-то время и зал, и люди уже плыли перед глазами Шакиры, все слилось в хаотичный разноцветный поток. Звуки наполняли голову назойливым невнятным гулом, из которого доносилось по временам понятное:
– …хорошенькая и красиво поет.
– Ты счастливчик, Фархад!
– Если она не понравится тебе, Фархад, продай ее мне!
– Или мне: я дам тебе за нее хорошего скакуна!
– Когда она ему надоест, он кому-нибудь ее подарит! Он щедр, наш Фархад!..
После пятой или шестой песни ей предложили шербета, и она с вежливым видом и скромной улыбкой, как ее учил Хафиз, подошла и приняла чашу у весьма полного господина в чалме, украшенной драгоценными камнями.
Шакира осмелилась скользнуть взглядом по гостям и попыталась определить, кто из них ее хозяин. Не получалось: и этот стар и богат, и тот – немолод и дорого одет, а этот похож на первых двоих, хотя и несколько моложе. Вялые сытые взгляды, расслабленные довольные голоса, неторопливые речи. У нее слегка кружилась голова – от шербета и от усталости. Почему Хафиз сразу не указал ей на господина? Шакира не стала тратить времени на поиски хозяина: эта задача была ей, кажется, сейчас не по силам. Вот только небольшая родинка у правого глаза одного из гостей – где она ее видела?! Так это же командир того самого отряда, который… Она вдруг страшно заволновалась. Но Хафиз слегка стукнул посохом об пол: надо было продолжать, а ей так хотелось разглядеть этого человека, запомнить его и понять, как часто он здесь появляется. Кто знает, может быть, когда-нибудь ей удастся отомстить! Господина она еще узнает, но и этого человека не пропустит. Нет, не пропустит! Сейчас командир сидит слишком далеко, и у нее не хватит ни сил, ни смелости обойти гостей, чтобы приблизиться и как следует разглядеть его.
Хафиз, видимо, получил какой-то знак от хозяина, потому что подошел, прервал ее и вывел за дверь.
Опять коридоры и галереи. В тишине – только звук их шагов и стук посоха главного евнуха.
– Хафиз, – окликнула она его слабо.
– М-м-м?
– Скажи мне и прости, что я спрашиваю, я понравилась господину?
– Да.
И опять – безразличное ледяное молчание. Еще одни тяжелые двери – еще одни покои. Они на мужской половине или уже на женской?
– Жди здесь.
Тишина. Светильники позволяют разглядеть устланное дорогим шелковым покрывалом ложе, ковры на стенах и на полу, кальян в углу возле дивана и сброшенный с дивана валик. От легкого дуновения ветерка, свободно влетающего через окна в покои, колышутся тончайшие ткани балдахина над постелью… Колышутся и тени на стене…
Слипаются глаза. Больше нет сил ждать. Все внутри натянуто, как тетива лука. «Еще немного – и я закричу», – подумала Шакира.
Как вдруг начали перекликаться стражники, и их голоса едва не повергли ее в обморок.
– Господин идет! Дорогу господину Фархаду!
Хлопанье дверей неумолимо приближало появление хозяина. Стук каблуков его сапог – как слова приговора. Она медленно повернулась лицом к двери… медленно подняла глаза… Время остановилось.
Вошел командир. «А где же старый…?» И тут же до нее дошло! Командир, как она его называла, – это и есть ее хозяин, господин Фархад аль-Джали ибн… ибн… как его там?!
Стража закрыла за его спиной двери. Он прошел мимо Шакиры, не глядя, попутно отшвырнув ногой диванный валик. Отстегнув от пояса, отбросил в сторону кинжал и небрежно уселся, широко раскинув руки по спинке дивана. Шакира повернулась вслед его энергичному шествию, как поворачивается цветок вслед солнцу. Но с места не сошла. Некоторое время он ее разглядывал, затем откинул голову назад, на подголовник, глубоко вздохнул и закрыл глаза.
Шакира не слышала его дыхания и не могла определить, уснул он или просто решил немного передохнуть. Но она подумала, что сейчас – самое время его хорошенько разглядеть. Внимательный взгляд на господина привел ее в полнейшее замешательство: «О, Аллах! Да он красив, как дьявол! Или как ангел?! Или – как Йусуф Прекрасный?!» Бродячие рассказчики на стоянках каравана повествовали умело и цветисто, а древнее предание о Йусуфе и его коварных жестокосердных братьях было особенно трогательным. И вот, перед ней мужчина, первый же взгляд на которого оживил в памяти рассказ, услышанный некогда у костра…
Тонкий нос, благородное очертание скул, изысканный рисунок губ – из поколения в поколение мужчины рода аль-Джали брали в жены красивейших женщин! Густые волосы черным крылом гордой птицы упали на лоб, пряча надменный излом правой брови. В длинных пальцах изящной кисти – сила и властность.
Господин пошевелился – мысок одного сапога уперся в каблук другого. Что ж тут непонятного: господин хочет снять сапоги. Шакира поспешно подошла и присела у его ног. Она не раз помогала отцу разуться и сейчас сделала все ловко и быстро. Хозяин не удивился и не проронил ни слова, будто ждал этого.
Шакира подняла глаза. Длинные и медленные, как вечерние тени, ресницы господина дрогнули – ничуть не сонный, совершенно ясный и внимательный взгляд остановился на Шакире. Она почему-то не боялась его, но от неуверенности смотрела исподлобья. Господин склонился к ее уху (пахнуло не обыкновенно – терпко и дорого) и едва различимо прошептал:
– В глазах – лед, а в сердце – огонь! Так, Шакира?
Она даже не поняла, о ком он говорил. О ней? О себе? Сердце колотилось так, что в ушах звенело от его стука! Господин неспешно встал и пару раз хлопнул в ладоши – на пороге, как призрак, тут же возник Хафиз.
– Хафиз, – голос господина оказался низким, как рокот грозы, – приведи мне Биби.
Главный евнух склонился перед ним и сделал знак Шакире: «Пошли». Вслед уже удаляющемуся Хафизу господин добавил:
– И пусть принесут вина. Какого – ты знаешь.
В душе Шакиры, еле-еле поспевавшей за будто летящим по коридорам Хафизом, все смешалось. Она очень хотела спросить его: что случилось, почему господин отверг ее? Что она не так сделала? Но не решалась, а только вздыхала украдкой. Впрочем, недолго: она испытала и явное облегчение – не сегодня! Не сегодня!
Только на пороге женской половины дома главный евнух остановился и обернулся к ней:
