моя душа, моя жизнь!»
О, какие сладостные слова! Жаль, что это всего лишь сон!
«Если бы ты только знал, как я истосковалась по тебе!»
«Как мне приятно это слышать! Я тоже скучал по тебе».
«Но все же ты не приходил! И даже, я знаю, женился! – Она упрекнула: во сне можно было позволить себе эту смелость. – Это причинило мне боль!»
«Возможно. Хотя я просто выполнял долг. Но неужели ты ревнуешь? Ты никогда не обнаруживала, что ревнуешь, и, не скрою, это было досадно».
Не страшно было стать в это сумеречное время и откровенной:
«Я очень тебя ревную! Безумно! Потому что очень люблю тебя, Фархад!»
«Обними же меня скорей, моя любимая глупышка!» – господин раскрыл ей свои объятия, и Шакира с удовольствием перебралась к нему на колени, обвила руками шею и крепко прижалась к его груди, с наслаждением вдыхая кружащий голову запах его кожи. И… задремала!
И тут же – сквозь сон! – осознала, что до этого мгновения не спала и что все, происходившее в последние минуты, – реальность! Моментально проснулась, вскрикнув от страха: на мгновение ей почудилось, что перед ней не Фархад, а кто-то еще, неизвестный и таинственный, или даже призрак! Она отчаянно рванулась из его рук – он не стал удерживать, а Шакира забилась в угол постели и там разревелась от страха.
Господин выжидательно молчал. А она безудержно рыдала, сознавая со стыдом, что плачет уже не от страха, а оттого, что так долго ждала его, что мучительно страдала от ревности и одиночества, что теперь осмелилась дерзко упрекать его и даже оттого, что (вот так глупо!) призналась ему во всем!
Он безмолвствовал, невозмутимо пережидая ее слезы. А Шакира вдруг снова испугалась: теперь того, что он оскорбится ее слезами и уйдет! И, в окончательном ужасе, затихла! Тогда господин, крепко ухватив ее за щиколотку, властно притянул к себе – проехав на спине по всей постели, она снова оказалась в его крепких объятиях.
– Прости меня, детка. Я виноват, что напугал тебя. Но ты так сладко спала, а мне так приятно было смотреть на тебя спящую.
– Но я проснулась…
– И приняла меня за ночное видение?
– Да… – Она смущенно потупилась.
– Ну-ну, ты не сказала ничего, что мне было бы неприятно услышать. Так, значит, ты ревнуешь?
– Просто мне было очень одиноко!
– Лукавишь! Ты сказала – я услышал! Твои упреки свидетельствовали о любви. Правда, если их станет слишком много…
– Я так люблю тебя! Меня все в тебе волнует!
Господин разразился тихим счастливым смехом:
– Маленькая наивная птичка! Кто же говорит мужчине все о своей любви и ревности? Но ты говори! Мне доставляет это истинное наслаждение! Впрочем, пока об этом довольно: сейчас я хочу видеть сына.
– Он, наверное, спит, мой повелитель.
– Так разбуди его! И пусть придет нянька. Да и Хафиз пусть тоже придет.
Шакира метнулась к дверям и через короткое время, перетормошив всех, привела и няньку, и главного евнуха и принесла на руках спящего Керима. Она осторожно положила его на постель, стараясь не разбудить. Ей очень не хотелось, чтобы малыш раскапризничался: господин должен был увидеть своего сына спокойным и довольным! Но тот спал и сладко посапывал во сне.
Господин Фархад заинтересованно склонился над спящим ребенком и через мгновение громко и с явным удовольствием воскликнул:
– Он сильно подрос! Что скажете?
– О, мой господин, – поспешно заговорила Фатима, – ты сам все видишь: хвала Аллаху, твой сын здоров и крепок. Молока у матери предостаточно, и он быстро растет! А мы заботимся и печемся о нем более, чем ты мог бы повелеть!
От шума голосов малыш проснулся и, увидев много народа подле себя, готов был расплакаться. Но вдруг сосредоточился взглядом на склонившемся над ним отце и потянулся к нему обеими руками. Господин довольно рассмеялся и стал целовать маленькие ладошки – Керим разулыбался. А Шакира переводила счастливый взгляд с одного на другого.
– К этому всему следует лишь добавить, – иронично-ворчливо вставил Хафиз, – что внезапные ночные пробуждения не приносят пользы здоровью ребенка. К тому же он может напугаться.
– Ничего! – Господин не рассердился. – Я намерен теперь приходить часто, так что пусть маленький аль-Джали привыкает ко мне!
Наигравшись с сыном, он наконец отпустил всех и обернулся к Шакире, с замиранием сердца ожидающей его слов.
– А сейчас, Шакира, мне безумно хочется твоей нежности и твоих поцелуев! Я умираю от желания и не отпущу тебя до тех пор, пока ты не изнеможешь от моих ласк, от моей любви! Чтобы ты больше не говорила, будто бы я забыл тебя! Иди же ко мне!
«Я намерен теперь приходить часто». Так он сказал, и эти слова принесли Шакире даже больше радости, чем то, что он остался очень доволен ребенком.
Господин Фархад действительно стал приходить чаще, правда, не настолько, чтобы сделать Шакиру абсолютно счастливой. И – он оставался непредсказуем: когда он придет в следующий раз, не ведал никто, даже Хафиз. Часто долгожданный гость появлялся среди ночи, и Шакира какое-то время опасалась, что Керим будет пугаться, как предостерегал Хафиз, внезапных ночных пробуждений. Ведь господин всякий раз требовал показать ему сына. Но она быстро заметила (и все остальные тоже), что, даже разбуженный глубокой ночью, малыш, завидев отца, всегда успокаивался и радостно тянулся к нему. И казалось, готов был играть с отцом до самого утра!
– Как он тебя любит! – восхищалась Шакира.
Господин ничего не отвечал, но его глаза светились радостью.
…Когда малышу Кериму исполнился год, отец подарил ему белого верблюжонка. Керим уже хорошо бегал, не боялся никого – ни людей, ни животных – и, похоже, всегда знал, чего хотел. На этот раз он отважно приблизился к верблюжонку и всем своим видом показал, что хочет забраться на него! Шакира, усомнившись в безопасности этой затеи, взяла ребенка за руку, чтобы отвлечь и увести в сад. Но Керим издал протестующий крик, вырвал у нее свою ручонку и сердито топнул ногой. Господин Фархад, с интересом наблюдавший за ними, расхохотался и приказал:
– Немедленно выполняйте то, что он хочет! Мой сын растет воином!
Маленького господина тут же с помпой усадили на верблюжонка, вручили поводья, и довольный Керим, еле-еле удерживаясь на специальной попоне, посмотрел на всех победоносно.
– Он будет настоящим аль-Джали! – с гордостью заметил отец.
А Фатима едва слышно шепнула на ухо Шакире:
– И даже более, чем Хасан. Вот увидишь!
Керим действительно рос очень похожим на своего отца. И не только внешне. С течением времени его характер обнаруживал все больше черт (и плохих и хороших) рода, которому он принадлежал по крови. Здесь было и упрямство, и своенравие, и вспыльчивость, но и – благородство, бескорыстие и великодушие.
Как-то раз (Кериму едва минуло два года) Шакира отчитала при нем Фатиму за какой-то незначительный огрех, допущенный в уходе за ребенком. Керим, сидевший в этот момент перед блюдом с фруктами у ног матери, посмотрел на нее с возмущением. И тут же вскочил и потащил огромное и тяжелое блюдо к няне, теряя по дороге падающие и раскатывающиеся во все стороны абрикосы. Он тронул свою старую няню за руку, усадил ее перед собой и не успокоился, пока она не улыбнулась и не начала угощаться. Тогда и он сам опять принялся за фрукты. Шакира и Фатима, обе рассмеялись, а няня заметила:
– Подумать только, этому его никто не учил! Это – аль-Джали!
Господин Фархад желал видеть сына настоящим воином – решительным и смелым. Таким мальчик и рос. Отец рано начал сажать его на коня, дарил настоящее оружие и учил боевому искусству. Керим обожал и
