Барышников пошутил: «Куда я денусь от нашего борща». Пройдет всего лишь две недели, и мрачный прогноз Миронова сбудется. Но не будем забегать вперед.
Итак, Миронов и Ласкари приехали в Тарту на пикапе. Жить их поселили в военном гарнизоне, в двухкомнатной квартирке со всеми удобствами: проходная комната досталась Ласкари, а Миронову, как признанной звезде, выделили поистине генеральские апартаменты – огромную комнату с ковром, люстрой, модным сервантом и… портретом Брежнева над кроватью. Увидев последний, Миронов аж присвистнул. «Трогательно, конечно, но чертовски неудобно – как же я буду снимать штаны при генеральном секретаре? Давай, Кирюша, перевесим портрет к тебе в комнату». Так и сделали.
Съемки фильма начались 11 июня с уличных фонов. Затем сняли знаменитый проезд свадебного кортежа Фадинара и его песню «Женюсь» (под это дело киношники привезли восемь декоративных карет). А после съемок все артисты, занятые на съемках, собирались в ресторане и кутили чуть ли не до утра. Компания подобралась знатная: Андрей Миронов, Игорь Кваша, Екатерина Васильева, Владислав Стржельчик, Зиновий Гердт. Миронов, который без дамского общества всегда чувствовал себя обделенным, сразу выбрал объект для ухаживаний. Это была молодая актриса Ирина Магуто, которая играла эпизодическую роль служанки Бонартье. Практически в первый же день съемок Миронов пригласил девушку в ресторан, но та, хоть и приняла приглашение, весь вечер держалась очень даже невозмутимо. И хотя Миронов очень ей нравился как актер, но вот как мужчина для романа совершенно ее не заинтересовал. Другое дело его брат Кирилл – вот он Ирине понравился. Когда Миронов это понял, он поступил по- джентльменски, сказав девушке: «Не будь дурой, выходи замуж за моего брата, раз уж мне отказала». Самое удивительное, что именно так впоследствии и произойдет: Ласкари на тот момент разводился с Ниной Ургант, и роман с Магуто пришелся очень даже кстати. Вспоминает сам К. Ласкари:
«Мы сидели в парке на скамейке во время обеденного перерыва. Андрюша в костюме Фадинара прилег, положив голову на колени моей будущей жене. У меня на голове красовалась та самая соломенная шляпка, из-за которой и снимался этот фильм. Голуби занимались любовью в метре от нашей скамейки. Ирочка, как мне показалось, была несколько шокирована их беспринципностью. Андрюша, напротив, комментировал и давал советы. Я играл застенчивость.
– Ханжа! – подытожил Андрей и, легко вскочив со скамейки, быстро пошел на съемочную площадку, откуда в мегафон сообщили, что обед закончен…»
27—29 июня в съемочной группе были объявлены выходные ввиду непогоды. Миронов с Ласкари, прихватив с собой актера Гию Пирадзе (он играл в «Шляпке» эпизодическую роль), отправились в Ригу к дяде Гии, который заведовал грузинским вином. И там с нашими героями случилось ЧП. Сначала мелкое, а потом и более серьезное. Начнем с первого.
В те дни в Риге справляли день Ивана Купалы: молодежь вязала венки и прыгала через костры. Наши герои тоже прыгали. Миронов более удачно, а вот его брат не очень. Во время очередного прыжка Ласкари умудрился приземлиться одной ногой на осколок стекла от пивной бутылки. Рана оказалась глубокой, и на некоторое время Ласкари превратился в хромоножку. Однако на общем настроении братьев этот инцидент нисколько не сказался. Ведь принимали их по-царски в доме самого Отара Данелия – дяди кинорежиссера Георгия Данелия. Чего на тамошнем столе только не было: чанахи, сациви, лобио, шашлыки, зелень, маринады, лаваш, сулугуни и, конечно, вино. Причем у хозяина особую гордость вызывало не «Гурджуани», не «Саперави», не «Хванчкара», а клубничное вино собственного производства.
На следующее утро Ласкари проснулся от того, что кто-то усиленно тряс его за плечо. Разомкнув веки, Кирилл увидел над собой перекошенное лицо Миронова. «Вставай! – чуть ли не кричал Миронов. – У нас все спиз…ли!» Далее послушаем рассказ самого К. Ласкари:
«Машину Андрей оставил, уткнув ее носом в ворота и поленившись въехать во двор. Расплата за легкомыслие вылилась в исчезновение всех моих документов, которые лежали в кармане лайковой куртки, привезенной из солнечной Бразилии, денег, новой пары обуви, золотых запонок, зачем-то взятых у папы, и томика Монтеня. В благодарность воры положили на лобовое стекло большой венок из ромашек. Что тут началось! Сначала приехала милиция, и с нас всех сняли отпечатки пальцев. Потом повезли в прокуратуру, где Андрюшка налево и направо раздавал автографы. Я хромал, еле поспевая за ним. Основной аргумент в пользу поимки воров Андрюша строил на томике Монтеня, чем окончательно запутал сыскарей. „В Риге, – объяснял он, – его еще нет. Это подарок издательства, где я выступал. Контрольный экземпляр“. Думаю, для рижских милиционеров так и осталось загадкой, кто такой Монтень и чего от них хочет Козадоев из „Бриллиантовой руки“…»
В Тарту братья и Пирадзе возвращались в подавленном настроении. И первым, кого они увидели, приехав к месту съемок, был Зиновий Гердт. Тот, увидев, что Ласкари хромает, подумал, что он его специально передразнивает (Гердт хромал с войны), и заявил:
– Перестань дразниться!
– Да я не дразнюсь: действительно ногу поранил, – начал оправдываться Ласкари. Далее он поведал Гердту о ЧП, которое случилось с ними в Риге, и попросил ни в коем случае не расспрашивать об этом Миронова. Гердт пообещал. Слово он свое сдержал, но от другой подлянки все-таки не удержался – незаметно стащил у Миронова его чудную кепочку с помпоном. Когда Миронов обнаружил пропажу, настроение его испортилось вконец. Еще сильнее оно упало после того, как уже в доме Гердт признался в краже, но когда сунул руку в карман своей куртки, кепки там не обнаружил. Видимо, она выпала где-то по дороге.
Вечером того же дня Миронову позвонил отец. И сообщил ему сногсшибательную вещь: согласно сообщению «Голоса Америки», 29 июня балерон Кировского театра Михаил Барышников сбежал на Запад и попросил там политического убежища. А ведь каких-нибудь две с половиной недели назад они с ним водку пили в Питере.
Как выяснится позже, Барышников сбежал в Торонто. Поводом к побегу послужила творческая неудовлетворенность балерона – в последнее время его все чаще оставляли на «скамейке запасных». О том, как выглядел побег, вспоминает сам М. Барышников:
«Все было немножко мелодраматично. Как в плохом романе. В тот день после спектакля я раздавал автографы, а мои канадские друзья ждали несколькими кварталами дальше в машине. Желающих было довольно много, я подписался раз десять и сказал: „Извините, я должен на минутку уйти, но я вернусь“. И пошел. Но они пошли за мной. Я прибавил шагу, наконец, побежал, и они бежали за мной. Это было так комично! Я начал смеяться, остановился и еще несколько раз подписался. А если серьезно – меня очень, очень волновала судьба моей труппы. Я очень уважал свою тогдашнюю партнершу Ирину Колпакову, но я не имел возможности и не посмел сказать ей. Впрочем, интуитивно я понимал, что на допросе ей будет легче, если она на самом деле останется в неведении…
Сразу после побега, чтобы снять стресс, я напился. Мы поехали на одну ферму, и я нажрался вдребезги. Мешал разные напитки, не шел спать до пяти-шести утра… А на следующее утро уже начал действовать рассудок. Но чувства вины я не испытывал…»
Но вернемся к Андрею Миронову. В Тарту он пробыл до начала июля, после чего вернулся в Москву, где Театр сатиры открывал свой очередной сезон в Москве. Столь раннее открытие объяснялось объективными причинами: театр хотел успеть завершить подготовку к приближающемуся юбилею – 50-летию со дня рождения театра (начало октября). В день открытия, 6 июля, показывали спектакль «Маленькие комедии большого дома», где Миронов играл роль Мужа-подкаблучника. Этот же спектакль игрался и вечером следующего дня. Затем Миронов снова уехал в Тарту, чтобы отсняться в очередных эпизодах «Соломенной шляпки».
10 июля Миронов снова был в Москве и вечером играл в «Дон Жуане». 12-го это была «Женитьба Фигаро». Затем Миронов уехал в Тарту, где снимали финал «Шляпки»: после прощальной песни Фадинар должен был бросить шляпку в камеру. Однако как Миронов ни старался, точно попасть в цель у него никак не получалось. В итоге, когда после очередного промаха его нервы не выдержали, он предложил режиссеру изменить сцену. «Давайте я просто повешу ее на ворота и удалюсь». На том и порешили.
15 июля Миронов снова был в Москве и играл «Женитьбу Фигаро». Далее шли: 16-го – «Таблетку под язык», 17-го – «Ревизор», 19-го – «Таблетку под язык», 21-го – «Маленькие комедии…», 22-го – «Ревизор», 24-го – «Маленькие комедии…», 26-го – «Таблетку под язык», 27-го – «Женитьба Фигаро», 28-го – «У времени в плену», 29-го – «Маленькие комедии…», 30-го – «Дон Жуан», 31-го – «Ревизор».
Август начался для Миронова с «Ревизора» – он играл его 2-го. 4-го это был «Дон Жуан», 5-го –
